– При чем тут деньги? Из того, что у тебя еще можно отнять, осталась только жизнь.
Это прозвучало слишком зловеще, я вообще-то так не хотела: не улыбалось мне унимать очередную Наткину истерику. Ладно еще успокаивать ее в комфортных условиях собственной квартиры, где тепло, светло и есть хотя бы простейшие седативные средства, но будучи запертыми в темном холодном контейнере… Стоп, спокойно, не надо драматизировать, иначе истерика сейчас накроет и меня.
Попробуем мыслить спокойно и конструктивно:
– Что с дверью? Ее можно открыть изнутри?
– Разве что с динамитом. – Натка пытливо погрохотала у входа, потом выругалась и в голос заорала: – Выпустите нас! Откройте! А-а-а-а!
Спокойно не получалось.
– Это бессмысленно, – я поморщилась: эхо в пустом контейнере оглушало. – Думаю, этот гад уже ушел, а больше никого на стройке ночью нет, так что никто тебя не услышит.
Тут я сообразила, что при наличии исправных мобильных истошно голосить «Спасите-помогите!» нет никакой необходимости, и спешно выключила фонарик. Взглянула на дисплей и выругалась, как только что Натка:
– Здесь связи нет!
– Как это? – сестра тоже выключила подсветку. – Блин, точно! Связи нет вообще! Почему?!
Так, спокойно, только спокойно… И конструктивно, только конструктивно…
– Наверное, потому что вокруг высокие здания, а мы в металлическом контейнере, как в глухой коробке, – предположила я.
– В смысле, в глухой? – Натка снова включила фонарик и пошла по периметру помещения. – Хочешь сказать, сюда и воздух не проникает? То есть мы тут задохнемся?!
– Насчет воздуха не знаю, может, если ляжем на пороге, получится дышать через щелочки…
– Лежа на пороге, мы от холода загнемся, – резонно рассудила сестра. – Иди сюда, тут стулья есть. Мягкие. Как раз две шту…
Скрип, хруст, звук падения, снова ругань.
– Так, стул у нас всего один. Но еще можно сидеть на столе. На нем даже спать можно, если свернуться калачиком…
Я покачала головой, не понимая, чего больше в том, как Натка принялась осваиваться в нашей тюрьме, – мужества или, наоборот, трусости. Сестре вообще-то свойственно закрывать глаза на серьезность ситуации, страшась ответственности за случившееся и до последнего затягивая с разрубанием какого-нибудь гордиева узла…
– Тебе стул или стол? У меня есть антибактериальные салфетки, сейчас я протру эту клеенку, – Натка продолжала хлопотливо вить нам гнездышко.
Я прошла к ней, села на стул и выключила свой мобильник. В режиме работы фонариком он очень быстро разрядится…
– Ну вот! Жестковато, конечно, но сидеть на твердом полезно для ягодиц, – Натка кое-как устроилась на столе. – Теперь можно спокойно все обдумать и обсудить…
Она замолчала. В тишине я отчетливо услышала легкий частый стук. Насторожившись, я с минуту слушала его, пока не поняла, что это Натка трясется – стол под ней колченогий.
Тогда я встала со стула, тоже пересела на стол, обхватила руками дрожащую младшую сестру, и так, в обнимку, мы сидели, беззвучно плача и в потемках не видя слез друг друга, пока у меня не заледенели ноги в тонких колготках. Тогда я сняла шарфик и замотала в него свои ступни, а Натка почти нормальным голосом сказала:
– У меня у сумке есть шоколадный батончик, хочешь?
Мы съели этот ее батончик, не столько насытившись – есть вообще-то еще и не хотелось, я, когда сильно нервничаю, теряю аппетит, – сколько приободрившись.
– План такой. Будем шуметь изо всех сил, ночью в районе тихо, может, нас кто-то услышит, – предложила я. – Ты ори, у тебя хорошо получается, а я буду палкой колотить, очень кстати ты стул разломала… Пять минут шумим – полчаса отдыхаем и снова шумим. Стой! – Я удержала слезающую со стола сестру. – У меня есть ватные диски, надо бы нам уши заткнуть, а то сами себя оглушим…
Шумели мы старательно и долго. Натка осипла, а я размочалила в труху все четыре ножки разломанного стула и ссадила о ребристую стену один из своих кулаков. Железо, протестующе гудя, стояло насмерть. Казалось, мы должны были разбудить целый микрорайон, но даже если кто-то и проснулся от отголосков производимого нами шума, то поинтересоваться, в чем дело, не пришел.
