И, словно векселя, идут в дисконт
Творцы викторий, пылью порошася.
Да, решено, что б мать там ни ждало,
Что б там ей ни грозило, ей и сыну, -
Она поедет -- ветер будет в спину.
Не воспретит все мировое зло
Найти его головушку повинну -
И должен выжить... как бы ни пекло.
Да, здесь ее, конечно, припекло.
Поедет и найдет живым иль мершим,
Лицо сожженное в окоп упершим,
И душу, распростершую крило,
Заземит -- если в небо понесло.
Вернет и покалеченным, мизершим.
Егда пленили -- будет не в удерж им,
Составит вновь, егда разорвало.
Надумала и собралась авралом,
На продлавчонку бросила замок.
С узлом в вагон полезла под шумок.
Пространства кинулись в лицо обвалом,
И мать и сына потащил дымок
Через Москву в теплушке под забралом.
Через Москву в теплушке под забралом
Мучительно и сладко проезжать -
Вагоны принимаются визжать
В разбеге по протянутым металлам.
Вверху гнездятся, как орлы по скалам,
Мешочники, летящие сближать
Деревню с городом, Москву снабжать
Продуктом дорогим и запоздалым.
Мать едет. О Москва, ты за холмом!
Уносятся вокзалы за вокзалом,
Они кончаются Кременчугом.
А дальше -- по понтонам, как по шпалам,
Она идет над веющим Днепром
Глубокой ночью с ужасом немалым.
Глубокой ночью с ужасом немалым
Их ошибает гусеничный лязг,
Неверного настила встряс и хряск
И духота бензина черным валом.
По блиндажам, окопам и подвалам
Напрасно хощет отыскать меж каск
Объекта невостребованных ласк,
Но он как бы восхищен неким шквалом.
Она о нем и вскользь, и наголо:
Мол не знавал ли кто -- и обрисовку.
Был да убыл на рекогносцировку, -
О нем рекомендуют ей тепло. -
Куда же?-- В Каменку, али в Сосновку,
В какое-то далекое село.
В какое-то далекое село,
Иде же нынче гитлерье, по слухам.
Она ж как выпалит единым духом:
Так он, должно, попал уж к ним в сило?
С терпеньем объясняют: Не могло -
Он при гранате. -- А она и ухом
На это не ведет и как обухом:
Давно ли? -- Дней пятнадцать уж прошло!
И в сердце ей сомнение вошло,
И дух ее смутился, стал не ясен.
И ей сказали, что он был прекрасен,
Что все переживают тяжело
Его потерю, что он тут всечасен, -
Меж них он всюду, где ура брало.
Он с ними всюду, где ура брало,
Он был герой без страха и упрека.
Ну что с того, что умер одиноко -
Что ж, жизнишка -- ветошка, барахло.
А у него высокое чело
И мысль, сводящая все в нем жестоко,
И сердце, полное живого тока
Кристальной доброты, оно светло.
Глаза полны сиянием усталым.
Герой он, а вернее -- он святой.
Мысль со ужасом, а сердце -- с добротой.
Ну, не совсем сдружился с принципалом,
А обладал чудесной теплотой -
Что бонба с взрывпотенциалом шалым.
Что бонба с взрывпотенциалом шалым,
Ее сознанье взорвалось о нем.
И вот уже равниной под дождем
Она бредет бесчувственная с малым.
Сечет лицо ветрище ей кинжалом,
Россия, ты осталась за холмом,
Россия -- сколько в имени самом
Дождя и ветра -- все за перевалом.
Здесь не неметчина -- наоборот,
Но Русь как-будто та же: каша с салом,
И тот же ветр по звуку и по баллам, -
Но русский, в черной впадине ворот
Повешенный, осклабил черный рот
И радуется, улыбаясь впалым.
Он потешается, осклабясь впалым
Беззубым ртом, и, кажется, что рад.
Его хозяйка полчаса назад
Сдала живого двум повязкам алым.
-- А вот и живодеры! -- он сказал им
И на хозяйку вскинул строгий взгляд.
Ей Ольга замечает: Кто там... над?
Ваш родственник? -- И та с полуоскалом
Ей говорит: Кацапа принесло! -
И повела брезгливо черной бровью. -
Пусть повисит жидовское мурло,
-- От ваших белых ручек пахнет кровью.
-- Читай морали мужу со свекровью;
-- Мой муж... в твоих воротах! -- Повезло! -
-- Он улыбается там: повезло! -
-- Ты за жидом? -- Что? Нет, я за Жидковым;
-- Войди же в дом. -- Тоска под этим кровом. -
Но женщина смеется ей светло:
Напротив, здесь красно да весело!
А твой сынишка -- с видом нездоровым.
Пойдем, детенок, к свинкам и коровам! -
И скалит зубы ясно да бело!
-- Незажурысь! Ось свинка! Хася! Хася!
Ось пятаки! Ось хрюкала -- яки?
Мои хохлатки, гуски, боровки! -
-- Вы правы, вашей живностью кичася -
Но что вам сделали... -- Московики?
Собачьи дети! -- говорит, смеяся.
