Мол так и так, война, смотрите в оба! -
Слезьми размыты буквиц семена.
Но дню довлеет лишь дневная злоба,
И как в пустыне вопиет она!
В пустыне не одна вопит она:
Тут поступают разные сигналы -
Войну почуяли и криминалы,
Чья чувственность тюрьмой обострена,
И сумасшедшие, чья мысль чудна
И небрежет все схемы да пеналы,
Равно и все те, кто не чтит анналы
Добротного газетного сукна,
А больше полагается, решася,
На голос совести, кого сей Пакт
Не убедил на волос, кто страшася
За судьбы родины, презрели такт
И о кровавой бойне, всем не в такт,
Премного мучася и возглашася.
Премного мучася и возглашася
И Ольга и вельми себе во вред:
Ее тревоги почитали в бред,
Так что вполне с ума она свишася.
Она ж рекла: Родителей лишася,
Как буду? Что мне сын-анахорет -
Пускай Живаго Бога он полпред -
Как жить с ним женщине живой, якшася? -
Отец, увидев, как ей тяжело,
Сказал: Не надобно быть скорбна, Оле,
Смири в себе порыв безмерной боли,
Коль хочешь, чтоб не сделалось на зло... -
Она сказала: Мысли знаешь что ли? -
И голову укрыла под крыло.
И голову укрыла под крыло,
Как курица, -- и сном ума забылась,
В очах ее вся жизнь остановилась,
И, кажется, что взор заволокло
Молочное тяжелое стекло,
В ней даже сердце медленнее билось -
Действительность в душе у ней дробилась,
Но это было ей не тяжело.
Антон страдал, Антон болел колитом,
Антона в гроб едва не свел понос.
0тец рыдал над сыном, вздоры нес.
В июне ржавчина пошла пиитом:
Антон запхал двенадцать кнопок в нос.
В то лето Ольга ела с аппетитом.
В то лето Ольга ела с аппетитом,
А Павел без. Она ему: Война! -
А он задумчиво: Отстань, жена,
Читай все то, что набрано петитом.
В конце концов, ты над своим корытом
Состарилась, не видеши рожна.
Властям твоя побудка не нужна,
И в ад, и в рай продуманы пути там.
Там знают, како ходеши на двор
И како можеши нутром несытым.
Воочию там видят, что есть сор,
А что есть счастье. Нивы полны житом,
А реки стерлядью. Возможен мор,
Но только маловерам и изжитым.
Себя он маловером и изжитым,
Понятно, не считал и не хотел.
Он в юность тяжело переболел
Костеломой-остеомиелитом
И чудом выздоровел. Был открытым
И жизнерадостным. Он не пил. Пел.
От глупости чужой он торопел,
Вельми смеялся пошлякам маститым.
Своей работе хохотал зело -
Работе каторжной горнодобытчей,
О ней же говорил: Мне повезло! -
Отцовский юмор был в округе притчей.
Но на Руси есть давешний обычай:
Веселых бьют. Но мало помогло.
Веселых бьют -- ему ж не помогло!
Ну а ведь как жестоко изгилялись!
Однажды в луже утопить пытались:
На лодочке гонялись и презло -
И опускали на башку весло -
Он же уплы! Напрасно постарались -
Ему двунадесять тогда сполнялись -
А выплыл -- ноги судоргой свело.
Бия же, возвещаша: Будь сердитым! -
Он же не ста. Отправили в огонь -
Из сотни одного -- прямым транзитом.
Он им смеяся! Собирал в ладонь
Цветочки-лютики под их бегонь.
Зле веселися во поле открытом.
Ему стреляху во поле открытом -
И кто -- свои же горемыки -- кто ж!
Ну, он тут возмь -- стрелявшего уложь -
А тот начальником бе в землю врытым!
Его к стене -- указом нарочитым.
Он им смеяся! Что тут делать все ж -
Помиловали -- что с него возмешь -
Убьют -- ведь фронт! -- А он все не убит им!
И все смеяся! Лыбяся незло!
Его в машину -- и в разведку к немцу -
И так и сдали в лапы иноземцу.
А он и им смеяся! Разбрало!
Его в один из лагерей-подземцу
Немецкое начальство упекло.
А наше следственно перепекло
Через Москву в теплушке под забралом
Глубокой ночью с шухером немалым
В какое-то далекое село,
Где зло хилячество уран брало
Для бонбы с взрывпотенциалом шалым.
Он радовася! Улыбася впалым
Беззубым ртом! Дразнися: Повезло!
Его терзали, он же им смеяся!
-- Я, -- говорит, -- не потону в воде,
Ни пулей не умру -- сгорю нигде!
Землицею согнусь -- так потешася! -
Сбылось пророчество, когоежде
Мать сердцем некогда воссокрушася.
* * *
Мать, сердцем же вельми воссокрушася,
Не знала, как ей быть: за горизонт
Махнуть что ли, где пламенеет фронт,
Где стены рушатся, в труху крошася.
Где, клектом резвой техники глашася,
Бегут, принявши внутрь опрокидонт,
