В нем дети умирают от колита.
Любовь, привязанность -- равны беде.
Мужья ложатся спать с первопрохожей,
Томятся, мрут! Где оба брата, где?
Почто Антон прижиться невозможий?
За что ж то тот, то этот сын Твой Божий
Идет босой в лазоревой среде? -
Пойдешь босой в лазоревой среде -
Пройдут минуты -- ты сама, Ирина,
Замолвила за Ольгиного сына -
Покинет он тебя в твоей нужде.
Наедине с собой в твоей беде,
Сомлеешь ты замедленно, заминно,
И не найдет тебя твоя кончина
Как только у мучений во следе.
-- Антон меня покинет? -- Ты сказала! -
-- Мой бедный мальчик, видано ли где,
Чтоб до отхода уходить с вокзала?
Ты говоришь, что скоро быть страде?
Но я распоряжений не писала...
Так ниотколи не возьмись нигде!
Так, ниотколи не возьмись нигде, -
Сомлею смертью? Карцинома что ли?
Ты говоришь, сойду на нет от боли?
Бог справедливый, милостивый де?
-- Ирина, Бог бессильный в простоте,
Не разрешающий ни уз неволи,
Ни створов мрака в самой малой доле,
Лишь сотворивый оные и те. -
-- Но что же можешь ты? -- Мне все открыто!
Я разрешенье уз и вечный свет! -
-- Теперь вот так... не понимаю... нет! -
Не понимала, но к нему средь быта -
Насмешливое -- где ты, Вечный Свет? -
Нет-нет и кинет, стоя у корыта.
И не было -- чтоб, стоя у корыта,
Не доходил из горних мест ответ,
Не требуя ни справок, ни анкет,
Но нелицеприятно и открыто.
Не ведает, откуда и дары-то:
Вдруг разверзался в потолке просвет
И в небесах столбился парапет
("А сверху, видимо, теперь дворы-то!"),
И без вопросов говорила суть -
Спасибо мол! И был ответ: До сыта! -
Она: Все мучаюсь! -- И слышит: Жуть!
Терпи, пока все чаша не испита,
Превозмоги, Ирина, как-нибудь.
Не вглядывайся, что ли, нарочито. -
Бывало же и так, что нарочито
Учнет рассказывать и будит смех
У горняя всея, и слышит тех,
И насмеется в них сама досыта.
Смеется, а печаль в ней неизжита -
Не за себя, лишенную утех -
За тех, кто кутается в рыбий мех -
У той -- клешня, а у того -- копыто,
Конечность же -- в какой-нибудь скирде,
А что осталось -- стало на колеса.
И если углядит, хотя б искоса, -
Не может вспомнить о билиберде.
Что есть, то есть -- на нет же нету спроса,
Затребывай войну когоежде!
Ей не забыть войны, когоежде
У ней в очах настало просветленье.
Узнала страсти белое каленье
И научилась приходить в нужде,
Была свидетель радостной ходе
Сугубо тылового поколенья
На Запад на предмет обогащенья
И возвращенья при хурде-мурде.
Шептала только: Так тебе, Николка!
Счастливый! Ну а этим... каково...
Им -- медленная смерть... без своего... -
И было ей одной смешно и колко,
Одной -- в любые времена, везде -
Отпущеница бысть худого полка.
Отпущеница бысть худого полка
И, отпускаясь, молвила Ему:
Не стану в тягость глазу ничьему,
Не буду праздного добычей толка, -
Но раствори меня как долю щелка,
Особенно Антону моему
Моих агоний видеть ни к чему -
Но распусти меня, как глади шелка;
И сверху слышит: Принято сполна! -
И как пришла пора с землей расстаться,
Ее позвали: Ира! -- И она
Просила как-нибудь еще остаться,
Дабы еще во всем поразбираться
(Тетрадь в порядок не приведена!).
Тетрадь в порядок не приведена,
И ей отселе отойти не можно.
-- Ну, Ира! -- и она Ему: Мне сложно...
Тут, знаешь, изменились времена -
Амнистии задвигалась волна -
Так задышалось... легочно и кожно! -
-- Ну, это, Ира, ты все врешь безбожно -
Ты мальчиком своим приручена.
Брось мальчика! Небось! И то -- подымут! -
-- Могу ли я? -- Ты что -- пристыжена?
Но вспомни: мертвые сраму не имут...
Восхищена же -- как восхищена,
Давай иди скорей, а то не примут -
Так и останешься середь гумна. -
И говорит уж посередь гумна:
Прощай! -- Нет, не прощайте, до свиданья!
-- Ну, хорошо. Тебе я дам заданье:
Проклюнь там, на окошке, семена!
Да, погоди... тебе сказать должна,
Что Бога нет... Есть это... мирозданье -
(Позвали: "Ира!" -- словно на свиданье!)
Она же ни гу-гу -- стоит ясна,
Глаза сияют, золотится челка -
И, словно не наследственный завет,
А поручается кому прополка:
-- Не забывай Отца -- Он вечный свет! -
В смущенье бормочу: Зачем же... нет... -
Что ж окает-то так -- ведь не хохолка.
И Тетушка уходит тихомолко -
