"Вернитесь!" -- но, действительно, приходят,
Как будто их и там с бумаги сводят.
Но подлиннику вовсе не чета
Та копия, что тут, не узнавая
Его, своей одеждой занята,
Хотя и эта -- женщина живая:
В ней ложью дышит каждая черта,
И кажется, что, искренно зевая,
В расположенье нервном и дурном -
-- Уж эта вечность! -- скажет перед сном.
И В СТРОЧКАХ ВЕЧНОЙ БУДЕТ ЧИСТОТА
Их дни для зренья одного текут,
Ни для кого их стебель смертью смят -
И только розы сладостные ткут
Из смертной неги милый аромат.
Вот так и ты -- ты, юная, чиста,
И в строчках вечной будет чистота.
ШЕКСПИР
Поговорить настали времена
О массе интересного: мотиве
Цен розничных селедки и вина,
О вод приливе или их отливе,
О том, как вредно пить, о пользе сна,
О Богородице и о крапиве,
О соцьялизме в грешной сей земле,
О смысле дивных роз и киселе, -
Так говорил отец, уча сороку,
Попавшуюся в этот лестный плен
Постыдно, без желанья и без проку.
Он мякишем кормил ее с колен,
Размачивая хлеб в портвейне року
Тридцать седьмого, хмурился, согбен,
Поплескивая в кружку то и дело,
Ибо "вода в колодце проржавела".
По специальности отец -- горняк,
Проведший годы под землей без мала,
Любивший птиц, ежей, гадюк, собак
Со всею страстностью оригинала,
Что мать моя, его жена, никак
Не одобряла и не принимала.
"Ты постеснялся бы при мне хотя б
В дом приводить дроздов и разных жаб!"
Он усмехался ей в лицо беззлобно,
Насвистывал "... красавица... постой!"
И приходил гигантский пес, подобно
Эсминцу на мотив его простой.
Таким его я помнил. Я подробно
Любил костюм, так пахнувший листвой,
Что, кажется, пошевели он складкой -
И складка разродится куропаткой.
Таким его я представлял себе
В землянке, со слезой в доске сосновой,
Когда он значил все в моей судьбе.
С глазами круглыми, бритоголовый,
Прислушавшийся к медленной стрельбе,
Все вынесший: и страх, и долг суровый,
Он думал о трудах большой стези,
О танках в старой торфяной грязи, -
Без страха и упрека древний витязь...
А а, что я? Я был его щенок,
Шалевший оттого, что, с ним увидясь,
Мог мячиком крутиться возле ног.
Как вдруг в дверь постучали: Распишитесь! -
И мама грузный приняла мешок.
-- Ого! Центнер свинины, еле вперла! -
Открыла, вскрикнула и сжала горло.
Ну кто ж еще в мешке, как не отец, -
Решал я про себя, -- вон как заляпан!
Сорокам, розам и ежам -- конец!
Не прыгнет, не посодит мать на шкап он. -
Тут из кармана вылез вдруг птенец,
Нагадил на его, отцовский, клапан -
И мать, ах, мать, невинная душа,
Сквозь слез заулыбалась не дыша.
С чего-то вдруг она расхохоталась
И рот свой пальцем тронула слегка,
Как если бы с рассудком расставалась,
Но не рассталась, и, костер смешка
Спеша залить слезами, разрыдалась
У милого, у страшного мешка,
А я, суровый, как одно из дышел,
Обдумывать несчастье в сени вышел.
И стал пинать собаку без помех,
И в уши мне все лезли как угроза -
То дивный бисерный отцовский смех,
То голос вкрадчивый: Смотри, вот роза!
О, этих лепестков чудесный мех
Дарит почище доктора Склероза
Забвенье страждущим! Смотри, смотри! -
Пылает не листок, пожар зари! -
И я смотрел, но ничего не видел,
А слышал только материнский рыд:
Ах, Паша, Паша, ты меня обидел! -
Она визжала: Где теперь зарыт
Кузнечик мой! -- Ну вот, лежи, реви, дел! -
Я зарычал в сенях почти навзрыд:
И чтобы зарычать была причина.
Он у меня отец, у ней -- мужчина...
Отец ни с кем не уживался ввек,
Повсюду заносил веселый норов -
То комиссар никчемный человек,
А то директор шахты туп как боров.
И неповинну голову кнут сек:
Подписки, вычеты из договоров...
И тут он все скрипел, идя на рать:
Ах мать, ведь не хочу я умирать!
За что убьюсь-то? За мою каторгу?
Костьми полягу за собачью цепь?
Сотруднички меня мотнули с торгу,
А сами-т не на фронт, не в тую степь. -
Но думаю, хотя и без восторгу,
Он поднимался с трехлинейкой в цепь
И шел, пока дыхания хватило,
И умереть ему, пожалуй, льстило.
Зане он мер не за зараз, за роз -
В том некая есть разница, поверьте,
Для тех, кто как мишень под пули врос, -
Да, да, высокое в подобной смерти!
Не очень важно -- немец ты иль росс.
И смерть тогда -- что пауза в концерте,
