– Не хочешь – как хочешь. Тогда я превращусь во что-нибудь и сбегу от тебя.
– Далеко не убежишь. Здесь полно чудовищ, так что для одинокой девицы вовсе нелишне иметь под рукой крепкого варвара с мечом. Не думаю, что ты сумела бы сама отбиться от грифона. – Говорил я умно, видимо, все еще сказывалось воздействие К.И. – Сама посули, ведь когда ты принимаешь облик какого-либо создания, то становишься точь-в-точь таким, как оно, с виду, но не им самим. Скажем, ежели ты превратишься в птицу, это еще не значит, что полетишь. Ну разве что когда станешь туманной, тебя унесет ветер. А на то, чтобы научиться летать по-птичьи, может уйти вся жизнь.
Она пожала плечами, но возражать не стала.
– Вообще-то кое в чем я могу подражать существам, в которых превращаюсь, но насчет полета ты скорее всего прав. Это особое умение, и его не обретешь, просто отрастив крылья. Попробовав полететь, я, наверное, впилилась бы в ближайшее дерево, после чего стала легкой добычей какого-нибудь хищника.
– Вот-вот. В таком деле надо много практиковаться, но как раз практиковаться-то и опасно. А умение зачастую значит не меньше, чем обличье. Так что возможности твоего таланта не безграничны.
– Я поняла это еще тогда, когда ты стал пугать меня гарпиями. В Ксанфе полным-полно тварей, которые с радостью полакомятся беззащитной одинокой девушкой. Тебе-то что, вон у тебя какие мускулы, да еще и меч в придачу. Кажется, он заменяет тебе сердце. Знай кроши чудовищ в свое удовольствие, Я – совсем другое дело. Пусть до моего дома всего-то день пути, у меня нет уверенности, что я туда доберусь. – Панихида развела руками. – Сердце у меня, может, и каменное, но чудовищам до этого дела нет. Они вмиг пожрут мое тело, но задаваясь вопросом об отсутствии или наличии в нем души. А воскреснуть я, в отличии от тебя, не смогу.
– Выходит, у меня вместо сердца меч, а у тебя камень, – сказал я с усмешкой, ибо часть моего тела все еще не раскаменела.
– Что-то в это роде. Вот будь у меня твое тело, я могла бы пойти прямо домой.
– Так превратись в меня – и вперед.
– Превратиться – дело нехитрое, – задумчиво сказала она, – но ты ведь сам объяснил, что я стану тобой с виду. И это правда. У меня не будет ни твоего умения владеть мечом, ни твоей способности к самоисцелению. А от одной внешности толку мало.
– Как сказать. Будь у меня твоя внешность, я был бы прекрасным созданием.
– Душа моя вовсе не так прекрасна – если у меня вообще есть душа.
Я промолчал. Панихида была очаровательной женщиной, и, естественно, ее очарование меня очаровывало. Зная о ее происхождении, я не желал о нем помнить и хотел верить, что внутренне она так же хороша, как и внешне. В конце концов, у меня даже были для этого некоторые основания – Панихида проявила незаурядный ум, а это уж никак не внешнее качество. И уж во всяком случае она не была слишком злой, хотя, назвать ее чересчур доброй язык бы не повернулся. Но тут я, пожалуй, стал рассуждать о материях, слишком сложных для варвара. Жизнь гораздо проще, когда добро и зло четко разграничены. И правильно обозначены.
К полудню мы добрались до дивной рощи родословных деревьев. Могучий ствол каждого из них разделялся на две главные ветви, потом на четыре, потом на восемь... а к вершине набиралось столько маленьких веточек, что их уж не различал глаз. Трещинки на коре складывались в печатные буквы, в какой-то момент я даже пожалел, что не умею читать. Вот здорово было бы узнать собственную родословную.
– А вот я умею читать, – заявила Панихида, – королевских детей непременно обучают грамоте. Но родословными не интересуюсь. Мне не хочется вспоминать о своих предках по демонической линии.
Мы двинулись дальше и вскоре увидели галерейную рощу с самыми прекрасными деревьями, какие только можно представить. Точеные стволы и ветви являли собой образцы самой изысканной скульптуры. Живописные кроны радовали глаз великолепным сочетанием красок. Ажурное хитросплетение листьев зачаровывало волшебной игрой света и тени.
Ни одна галерейная роща – уж не знаю почему – не обходится без натюрмортии, и здесь мы тоже встретили такое дерево. Конечно, оно было мертвым, но это ничуть не умаляло его красоты.
