То место вокруг солнечных часов, где некогда росла аккуратно подстриженная «нава», превратилось в пятно голой земли. Тут я увидел, что через бывшую зеленую лужайку бежит Бурый Дженкин и тащит за руку Дэнни. Две крошечные призрачные фигурки. Должно быть, они спустились с крыши по пожарной лестнице.
– Дэнни! – закричал я, и тот попытался обернуться.
На секунду я отчетливо увидел его искаженное страданием лицо. Но Бурый Дженкин, закашлявшись, только сильнее потянул его вниз с холма. В сторону ручья. В сторону часовни.
Я принялся выбираться из люка на крышу. Но едва попытался это сделать, как меня охватил мучительный приступ кашля, и мне пришлось снова спуститься на стремянку. Я почувствовал, как кто-то осторожно потянул меня за штанину, и увидел поднимающуюся по лестнице Чарити. Она улыбалась мне. Отступившая в угол чердака Лиз была так плотно окутана дымом, что я едва различал ее.
– Если ты пойдешь за ним, Дэвид, ты можешь уже не вернуться. Ни ты, ни он, – сказала Чарити.
– Он – мой сын.
Она улыбнулась и кивнула:
– Знаю. Как и я была дочерью моего отца. И все дети в Фортифут-хаусе были дочерьми и сыновьями.
– Кто ты такая? – спросил я ее.
Она закрыла и снова открыла глаза.
– Может, ты хочешь спросить, что я такое?
– Не знаю, – ответил я.
Подошел Миллер, вытирая глаза носовым платком:
– Послушайте, мои люди только что подъехали. Я прикажу им обыскать территорию. Эта тварь не могла утащить далеко вашего сына.
Я только собирался сказать ему, что они впустую потратят время, обыскивая сад в 1992 году, в то время как Бурый Дженкин забрал Дэнни в далекое будущее, как Чарити подняла руку, заставив меня замолчать.
– Пусть занимается своим делом, – сказала она. – Он ничем тебе не поможет.
– Отпусти меня, – прорычала Лиз. – Слышишь, ты, жалкая паршивка! Отпусти меня!
Чарити оглянулась на нее, кивнула, и Лиз отступила еще дальше в тень.
– Что ты сделала с ней? – спросил я. – Что происходит?
– Ты знаешь, что ее тело занято, – просто ответила Чарити.
– Занято?
– Одержимо – занято – захвачено.
Я поверить не мог, что это говорит Чарити. Но с пониманием кивнул:
– Я видел, как это произошло. Молодой мистер Биллингс объяснил, что к чему.
– А, этот, – улыбнулась Чарити. – Бедняга. Бедный мистер Биллингс. Он хотел всего. Хотел быть святым и грешником, выигравшим и проигравшим. Пока не получил свою великую награду.
– Кто ты? – снова спросил я ее. – Или что ты?
Чарити коснулась моей руки. Она была настоящая, я чувствовал ее пальцы. Ногти у нее были обкусаны. Разве могло существовать более убедительное доказательство ее реальности?
– Я бы хотела сказать вот что, – произнесла она детским заговорщическим шепотом. – Я явилась тебе в виде девочки. Но я больше чем девочка. Древние существовали, обитая в человеческих существах, таких как Кезия Мэйсон и твоя Лиз, таких как Ванесса Чарльз, которая однажды породит Древних, которые выживут. Они пытались прятаться, но иногда выдавали себя. Таким образом ведьм выявляли и сжигали. Хотя сожжение никогда не убивало сидевших внутри них Древних. Каждая ведьма старалась родить трех сыновей, которые стали бы одним целым – Нечестивой Троицей. Сын семени, сын слюны и сын крови. Но некоторые из них, в облике обычных женщин, – тут она очаровательным жестом показала на себя, – некоторые из них рожали детей, которые были больше людьми, чем дочеловеками, но не совсем людьми.
– Ты имеешь в виду таких, как ты? – спросил я, и в горле у меня пересохло.
– Да, – улыбнулась она, – таких, как я. И мы стали теми, кого все называют белыми ведьмами. Женщинами, умеющими исцелять, избавлять от бесплодия, предсказывать будущее, потому что… – ее веки затрепетали, – мы могли путешествовать в будущее и видеть его собственными глазами.
– Но ты же ребенок, – сказал я. – Девочка, а не женщина.
Глаза у нее расширились.
– Ты не должен судить о возрасте по внешнему виду. У самых молодых лиц самые древние глаза.
– Не понимаю. Что ты делала в Фортифут-хаусе? Ты обладаешь такой силой… Но ты была сиротой.
– Да, сиротой, – улыбнулась она. – Но особенной сиротой. Я была сиротой, потому что моя мать умерла во время родов. Я была сиротой, потому что моя мать была разорвана на части, рожая трех моих братьев.
