– Дэвид, – взмолилась Лиз, – ты слышишь, что говоришь? Это похоже на бред сумасшедшего. Скоро ты объявишь себя Наполеоном.
– Мне нужны доказательства, вот и все, – сказал я. Боже, я боялся, что меня сейчас начнет трясти. Мяч Дэнни ударялся о стену кухни, чайка парила в теплом утреннем воздухе, издавая долгий, похожий на детский плач крик.
– Как насчет чашки кофе? – с тревогой в голосе спросила Лиз.
Стала бы бездушная сущность из незапамятных времен спрашивать меня, хочу ли я кофе? Может, и стала бы. Может, она была способна на любой, самый утонченный и детальный обман. Но вот с машиной Денниса Пикеринга, например, оплошала. Возможно, воспользовалась впечатлением Лиз о викарии, чтобы создать иллюзию самого викария. Но девушка вроде Лиз (которая не водит машину) не догадалась бы о том, что нужно создать иллюзию разогретого автомобильного двигателя.
А что с ключами? Про ключи она ведь забыла? Тем не менее, если бы возвращение Денниса Пикеринга действительно было иллюзией, она ни за что не забыла бы дать ему ключи. А может, иллюзии просто не умеют водить машину? Разве бездушная сущность из незапамятных времен знает, как водить машину?
Я посмотрел на Лиз. Она была такой красивой, невинной и взволнованной, что я испытал возбуждение невероятной силы. Я почувствовал, что мой мозг буквально разбился вдребезги, как банка с повидлом, которую уронили на кафельный пол.
– Нет, спасибо, я не хочу к-к-к… – Я запнулся.
Она положила руку мне на плечо и поцеловала в лоб:
– Дэвид, ты выглядишь ужасно. Может, приляжешь?
Я сделал глубокий вдох. Спокойно, Дэвид. Спокойно. Ты вовсе не спятил. И ты знаешь это. Тогда где Чарити? И почему Дэнни не может вспомнить ее?
– Сперва я хочу заглянуть на чердак, – сказал я.
– Думаешь, это хорошая идея?
– Не знаю. Возможно, очень плохая. И крайне опасная. Но я не думаю, что ты помнишь, почему. Не думаю, что ты помнишь, как вытаскивала Чарити через лаз, спасая ее от Бурого Дженкина.
Лиз ничего не сказала, лишь успокаивающе сжала мне плечо. Она стояла так близко, что я чувствовал на лице ее дыхание.
– Мне нужно кое-что сделать, вот и все, – сказал я. Встал и придвинул свой стул к столу.
– Хочешь, я пойду с тобой? – спросила она.
– Нет, нет. Просто продолжай готовить. Кто знает, возможно, там ничего нет. И тогда мы останемся на ужин.
Я открыл чердачную дверь. В лицо вновь ударил затхлый воздух. Я оглянулся на Лиз, стоявшую у лестницы. Она кивнула и сказала:
– Давай иди вперед. Ты должен все выяснить сам.
Я включил фонарик и направил луч вверх. Там было темно – совершенно темно. Никакого намека на рассвет. Но в 1886 году был ноябрь, а не июль. Сейчас там раннее утро, поэтому вполне возможно, Фортифут-хаус все еще был погружен во тьму.
– Дэвид, – сказала Лиз. – Пожалуйста, зови, если я буду нужна.
– А я разве говорил, что ты мне не нужна? – ответил я.
– Просто хочу знать, что с тобой все в порядке.
Я не нашелся с ответом, поэтому молча поднялся по лестнице на чердак и осмотрелся. Фонарик осветил все тот же старый хлам – деревянную лошадку, школьный сундук, мебель, закутанную в обвисшие от времени простыни. Я стоял неподвижно, не отходя от перил, и прислушивался. Но не было слышно ни царапанья, ни шорканья – лишь свист ветра и крики голодных чаек.
Карлики ползут по складкам, – подумал я, – прячась в бархат, словно в мех…
Это просто игра воображения. Ты вырос на книжках про карликов, про красноногих портных, про Паулину и спички, про Каспара, который не ел суп[71]. «Я суп не буду, не хочу! Я лучше жабу проглочу!»
Я помнил, как в Суссексе мать сидела в моей спальне зимними ночами возле очага, который топили углем, и читала вслух. Я так отчетливо слышал ее голос, словно она была где-то рядом. Видел мое одеяло с зеленым рисунком, мою пижаму в зеленую полоску. Видел мои пластмассовые модели самолетов на каминной полке, неаккуратно собранные, с застывшими каплями клея.
Видел Кезию Мэйсон, закутанную в окровавленные простыни. Видел молодого мистера Биллингса, который быстро шел через лужайку, как сердитый портной. А еще Бурого Дженкина, бегущего за ним, словно когтистая и зубастая тень.