– Дэвид, этот дом наполнен разными звуками, тут случаются неполадки в электросети и масса других проблем. В нем царит очень своеобразная атмосфера. Да, я это признаю. Но здесь нет привидений. А насчет того, что ты рассказывал мне про молодого мистера Биллингса и Бурого Дженкина, то ты просто слишком увлекся этими историями.
– О, ради бога, Лиз! Посмотри на мою обувь, на мои брюки! Я заходил в это чертово море по колено!
– И? Ты заходил в чертово море по колено. Что это доказывает? Я тоже могу зайти в чертово море по колено, если захочу.
– Ладно, ладно, – сердито согласился я. – Если все это происходит у меня в голове, тогда позволь мне спросить, кто это?
Я встал, подошел к двери кухни и указал на террасу.
Где Дэнни в одиночку гонял полуспущенный пляжный мяч.
Я посмотрел налево, посмотрел направо. Прикрыл глаза от солнца и окинул взглядом лужайку, но увидел лишь скачущую по траве белку.
– Дэнни, где Чарити?
Дэнни представлял себя Газзой[70], играющим против итальянцев. Мяч шлепнул о стену кухни.
– Кто? – спросил он.
– Чарити, девочка.
Он перестал играть и смотрел на меня, опустив руки.
– Какая девочка?
– Девочка, с которой ты играл в футбол. Девочка, с которой ты завтракал. Девочка, которая здесь ночевала и с которой ты всю ночь перешучивался. Вот какая девочка!
Взгляд Дэнни не выражал ровным счетом ничего, и я понял, что он говорит правду. Он реально не понимал, о чем я твержу. И это значило, что либо я действительно схожу с ума, либо Лиз, одержимая ведьмовской сущностью, вызывала невероятно убедительные визуальные и психологические иллюзии. И я знаю, какой вариант кажется более правдоподобным. Вернувшись на кухню, я сказал:
– Хорошо, я докажу. Они оба ели яйца, по два каждый. Скорлупа в…
Я открыл ведро с педалью. Скорлупа лишь от двух яиц.
Я заглянул в раковину. Две подставки для яиц, одна тарелка, одна ложка. В шкафу подставки для яиц, которые я дал Чарити, были задвинуты в самую глубь. Чистые, сияющие, холодные и сухие. Лиз сидела и наблюдала за мной, сложив руки на коленях. Я сердито уставился на нее, но не заметил в выражении ее лица ни намека на ложь. Она смотрела на меня спокойно и терпеливо. Я закрыл дверцу шкафа с подчеркнутой аккуратностью. Щелк.
– Что-то здесь происходит, – сказал я.
– Дэвид… Здесь ничего не происходит. Это все у тебя в голове.
– Возможно. Но я был там… Я был в 1886 году еще сегодня утром. Разговаривал с молодым мистером Биллингсом почти десять минут. Я видел его передо собой, как вижу сейчас тебя. И посмотри, что Кезия Мэйсон сделала с моим лицом.
– Ты сам поцарапался, вот и все.
Я подошел к маленькому зеркальцу в сосновой рамке, висящему рядом с кухонной дверью, и всмотрелся в свое отражение.
– Либо я схожу с ума, либо меня разыгрывают.
– Дэвид, ты не сходишь ума. Это стресс, вот и все. Ты так много слышал о Буром Дженкине и мистере Биллингсе, что придумал целую историю про них. Это своего рода бегство от реальности. Довольно распространенный симптом при стрессе.
В этот момент раздался звонок в дверь.
– Это, наверное, сержант Миллер, – сказал я. – Вот и посмотрим, что к чему.
Я подошел к двери и открыл ее. Но это был не Миллер. В солнечном свете стоял, благодушно улыбаясь, Деннис Пикеринг. Живой и невредимый, такой же реальный, как и я. Солнце блестело в пушистых волосках его ушей, на зеленом кардигане виднелись пятна от овсянки.
– О, доброе утро, Дэвид! – бодро произнес он. – Я просто пришел извиниться за прошлый вечер!
Я открыл рот и снова закрыл. Мне показалось, что у меня резко поднимается температура. Я пожал плечами.
– Дело в том, что мои дамы устроили из украшения церкви такую канитель, что я не смог уйти. А после обеда почувствовал, что слишком устал для охоты за призраками. Но я могу прийти сегодня вечером, если хотите.
В глубине души я ожидал, что он растворится в воздухе у меня на глазах. Но он продолжал разговаривать и улыбаться и выглядел вполне реально. Я видел, как его ослепили. Как вспороли живот. Я видел это, клянусь всем святым. Я зашел в море и отправил его тело во тьму. Я слышал, как его выпотрошенная брюшная полость заполняется бурлящей морской водой. Тем не менее он стоит тут, на пороге, и, улыбаясь, болтает со мной.
