– А как же я? – спросила Чарити.
– Ты тоже едешь. Ты же хочешь поехать с нами?
Чарити кивнула. Она нравилась мне все больше. Возможно, все дело в ее «викторианских» манерах. В ее готовности помочь с чем угодно – с завтраком, с заправкой постели, с уборкой. О таких детях, как Чарити, можно только мечтать – особенно в наши дни, когда, чтобы заставить ребенка отвлечься от телевизора и идти обедать, требуются особые ухищрения.
Я поднялся в спальню, вытащил из-под кровати наш старый синий чемодан и открыл ржавые защелки. Складывая рубашки, брюки и укладывая их на дно чемодана, я посмотрел на зеленую футболку Лиз, лежавшую на кровати, и «забракованные» ею нейлоновые трусики. Я совершенно не понимал, что делать с Лиз. Я собственными глазами видел, как мерцающий призрак проник в ее тело. А что, если молодой мистер Биллингс говорил правду? Что, если это действительно была сущность из дочеловеческих времен по имени Сотот? А может, это всего лишь оптическая иллюзия – слишком много вина, неправильное питание, беспокойство из-за нехватки денег?
Но предположим, что он говорил правду, и Лиз теперь одержима той же сущностью, которая вселилась в Кезию Мэйсон? Предположим, что она беременна двумя формами жизни, которые выберутся из нее, разорвав ее на части. Должен я рассказать ей? Или мне следует держать рот на замке, особенно учитывая, что, по словам мистера Биллингса, аборт невозможен? Должен ли я отвезти ее в больницу? Или лучше сбежать и забыть про нее. Закрыть глаза, уши и притвориться совершенно другим человеком, который никогда не слышал о Фортифут-хаусе?
Лишь одно не давало мне покоя: зачем молодой мистер Биллингс попытался предупредить меня об опасности нахождения в Фортифут-хаусе? Он мог сдать меня Бурому Дженкину. Или позволить Кезии Мэйсон оторвать мне лицо.
Но я чувствовал, что нужен ему по какой-то непонятной мне причине. Чувствовал, что он вовлек меня, без моего ведома, в какой-то тайный заговор.
Он упомянул о главном предательстве всех времен – о тридцати сребрениках. Возможно, его слова значили гораздо больше, чем мне поначалу показалось.
Но времени на размышления об этом у меня не было. Я должен был позаботиться о Дэнни и Чарити. С каждой минутой увеличивался риск, что Бурый Дженкин поймает нас. И я не питал никаких иллюзий относительно того, что он сделает с детьми, когда похитит их.
Распахнулась дверь и – ой! В дом влетает…
Я упаковал пижаму Дэнни и пошел в ванную за нашими зубными щетками. Посмотрел на себя в зеркало аптечки. Измученный – не то слово. Я выглядел ужасно. Кровь с подбородка я смыл, но на губе краснела большая трещина. Вокруг носа и рта виднелись царапины и красные ссадины.
Когда я снова спустился вниз, то, к своему удивлению, обнаружил, что Лиз уже вернулась с работы и сидела за кухонным столом, помешивая чашку растворимого кофе. Дети на террасе гоняли полуспущенный пляжный мяч. Лиз как-то странно улыбнулась мне, когда я прошел с чемоданом через кухню и поставил его возле открытой двери.
– Ты уже собрался, – сказала она без тени удивления в голосе.
– Я… да. Уже собрался. Решил уехать. С меня хватит.
– О, – произнесла она. – Ты собирался уехать, не предупредив меня?
– Нет, конечно. Я собирался заехать в птичий парк и сказать тебе.
– Но ты не собирался спрашивать меня, хочу ли я поехать с тобой?
Я не знал, что ответить. Я даже не знал, разговариваю ли сейчас с Лиз или с каким-то бесчувственным, бесформенным существом, которое выглядит, как Лиз, разговаривает, как Лиз, и дразнит меня, как Лиз.
– На самом деле, мне даже в голову не приходило, что ты захочешь поехать со мной, – солгал я. – Я думал, ты не захочешь остаться с мужчиной намного старше тебя, без денег, без перспектив, без машины, да еще и с двумя детьми на шее.
– Может, предоставишь мне самой принимать решения? – спросила она.
Я посмотрел на резвящихся на солнце Дэнни и Чарити и подумал о детях, запертых в Фортифут-хаусе много-много лет назад. Беспомощных и полуголодных. Которых ждали лишь увечья и смерть.
– Почему ты так рано вернулась с работы? – спросил я. – Сейчас всего одиннадцать.
