Я спешил мимо солнечных часов, когда услышал резкий треск. Взглянув на солнечные часы, я увидел тонкую струйку ярко-голубых искр, ползущую по указателю, по металлическому циферблату, по контуру римских чисел. Окинул быстрым взглядом тени в саду. Сгорбившиеся, уродливые, таящие в себе угрозу. Если появились искры, значит, где-то неподалеку Кезия. А если Кезия неподалеку, то и Бурый Дженкин тоже. Я перешел на бег, но едва достиг края «навы», как из указателя часов вырвался длинный электрический разряд и ударил меня в плечо. Все нервные окончания в левой руке словно зазвенели, мышцы сократились так, что я непроизвольно подпрыгнул. Я почувствовал сильное жжение, и над плечом рубашки взвился клубок белого дыма.
По ступеням террасы мне навстречу спускалась Кезия Мэйсон, вслед за ней, хромая, почесываясь и хихикая, семенил Бурый Дженкин. Кезия была закутана в эксцентричный, похожий на арабский костюм из грязных рваных простыней. На голове громоздился какой-то чудовищный бурнус, так что видны были лишь одни глаза. Груды простыней на плечах были перевязаны крест-накрест узловатыми бечевками. Тело от груди до колен было обнажено, лишь на поясе висела сумка, из которой торчали сухие дубовые листья, потемневшие лепестки роз, пучки омелы и даже наполовину мумифицированный воробей. Голени ее тоже были обернуты рваными простынями, а ступни – босыми, хотя вокруг каждого пальца обмотан кусок бечевки.
Простыни, казалось, были покрыты пятнами крови и мочи. Хотя до нее оставалось почти двадцать футов, я почувствовал запах смерти. Кезия Мэйсон и Бурый Дженкин были смертью – смертью и ее суетливым спутником.
– Bonsoir, bastard, comment ca va?[63] – хихикнул Бурый Дженкин, прыгая по темной траве. Было непонятно, где тень, а где эта крысоподобная тварь. – We were so traurig bastard-bastard. But so happy now, das wir your lunchpipes riechen konnen! I hook out your derrière-ring avec meinen Klauen, ja![64]
Ликующий Бурый Дженкин без устали плясал в темноте. Кезия Мэйсон кружила вокруг меня, бледная, источающая зловоние и очень странная. Ее простыни шелестели. Сумка мягко подпрыгивала на обнаженных коленях.
– Что привело тебя сюда, мистер Непоседа? – спросила она. – Жить надоело, да? Что ты сделал с проповедником? Выбросил в море?
– Ха! ха! Текели-ли! Текели-ли! – верещал Бурый Дженкин, пока Кезия Мэйсон не направила на него указательный палец, сверкая расширенными глазами из-под зловонного самодельного капюшона.
– Тише, Дженкин! У тебя такой вид, будто ты выскочил из задницы дьявола.
Она щелкнула пальцами, и в тот же миг в крысиной ноздре Бурого Дженкина лопнула вена, и кровь забрызгала бакенбарды и поднятый воротник. Он зажал себе нос и заскулил, продолжая кружить по траве.
– И что теперь? – спросила Кезия, подойдя еще ближе. Я едва мог вынести ее едкий сладковатый запах, чувствовал, как желчь подступает к горлу. – Чего ты хочешь, дружок? Какой-то бледный у тебе вид, как я погляжу. Ищешь чего-то сладенького? Или неприятностей? Или того и другого?
Признаться, я не знал, что сказать. Я едва понимал, чего она от меня хочет. А горло у меня перехватило от страха и отвращения, мне казалось, что я вообще не смогу говорить. Я осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться, что Бурый Дженкин не забежал мне за спину. Но она вдруг протянула руку и вцепилась мне в лицо своей когтистой пятерней. Мизинцем надавила на щеку, безымянный палец просунула в рот, средний – в ноздрю. А большим и указательным ущипнула другою щеку с такой силой, что я вскрикнул от боли.
– Хе-хе, ублюдок! – хихикал Бурый Дженкин. – Barge-arse fucker! Je mange tes fries![65]
Палец Кезии на вкус был отвратительным, как свернувшаяся кровь. Желудок сдавило спазмом, и меня стало выворачивать.
– Как тебе понравится, если я оторву тебе лицо? – с вызовом бросила она. – Я могу, ты же знаешь! Хватит одного рывка! Нет, ты не умрешь! Ты еще не готов сыграть в ящик! Но подумай, как ты будешь жить без губ, без носа, с крысиными норами вместо щек! И ни один человек не посмотрит на тебя не обгадив при этом штаны! Честно говоря, у тебя и так дерьмовый вид!
