– То есть?
– В присутствии оборотней у вас действительно покалывание кожи?
Он глянул на остальных копов, наклонился и понизил голос, и я знала, что угадала правильно.
– Будто жуки ползут по всему телу, стоит мне оказаться рядом с ними.
Он уже не выглядел двенадцатилетним. Страх и отвращение добавили ему столько лет, что он выглядел ближе к тридцати, чем к двадцати.
– Вы ощущаете их энергию, ауру.
Он отдернулся:
– Черта с два!
– Послушайте, Пэджетт, я поняла, что вы экстрасенс, как только пожала вашу руку.
– Фигню городите! – ответил он. Он боялся. Боялся сам себя.
– Дольф объявил, что ищет всех копов, имеющих в этой области способности. Почему вы не подали заявление?
– Потому что я не урод.
– Ага, вот и правда выплыла. Вы не ликантропов боитесь, вы себя боитесь.
Он замахнулся кулаком – не на меня, просто надо было куда-то девать злость.
– Вы ничего обо мне не знаете!
– У меня от них тоже мурашки ползут по коже, Пэджетт.
Это его успокоило – слегка.
– И как же вы выдерживаете возле них?
Я пожала плечами:
– Привыкаешь.
Он замотал головой, его почти передернуло.
– Я бы никогда не привык.
– Они это делают не нарочно, детектив. Одни оборотни лучше умеют прятать свою суть, другие хуже, но все они выделяют больше энергии в момент сильного волнения. Чем больше вы их допрашивали, тем они сильнее напрягались, тем больше выделяли энергии и тем хуже вам было.
– Я был с этой женщиной наедине в комнате, и мне казалось, что у меня сейчас шкура сползет с мяса.
– Погодите-ка, наедине? Вы ей зачитали ее права?
Он кивнул.
– Она вам что-нибудь сказала?
– Ни слова.
– А остальные?
– Мужчины ни в чем не виноваты.
– И свободны уйти, если хотят?
– Тот, большой, ее не оставит, а второй в палате с двумя ранеными. Говорит, что не может бросить их без охраны. Я ему сказал, что мы их сами можем охранять, он ответил, дескать, сами видите, что не можете.
Я была согласна с Кевином.
– У вас есть свидетели, показывающие, что она не хотела причинить этому человеку вред. Он даже еще не умер. Почему же она в наручниках?
– Одного она сегодня уже убила. Я думаю, этого хватит.
– Два момента, детектив. Первое: она может разорвать эти наручники, как только захочет. Второе: будь она человеком, вы бы ее уже отпустили домой.
– Это неправда! – возмутился он.
Я посмотрела на него в упор. Он попытался выдержать мой взгляд, но отвел глаза первым и сказал, глядя куда-то поверх моей головы:
– Этот человек умирает. Если женщину отпустить, ей это может сойти с рук.
– Что сойти с рук? Она увидела, что полицейскому сейчас снесут череп, и, чтобы его спасти, бросилась на вооруженного мужчину. Она его не резала, не рвала, просто толкнула в стену. Поверьте мне, детектив: если бы она собиралась его убить, это было бы сделано более тщательно. Она рисковала жизнью, чтобы спасти жизнь вашего человека.
– Ничем она не рисковала. Пули не убивают оборотней.
– Серебряные пули убивают. Действуют, как на человека обычные пули. Все убийства, которые сегодня расследуются, совершались серебряными пулями, Пэджетт. Лоррен могла погибнуть, но она не колебалась. А если бы она заколебалась, у нас был бы сейчас на руках мертвый полисмен. Часто ли штатский рискует жизнью, чтобы спасти копа?
Он наконец посмотрел на меня, и глаза его от злости потемнели до синих теней.
– Вы меня убедили.
– Правда?
Он кивнул:
– Да. – Отойдя к полицейским в форме и плачущей вервольфице, он приказал: – Снимите с нее наручники.
– Сэр? – переспросил Мэрдок.
– Снимите, Мэрдок, – повторил Пэджетт.
Мэрдок не стал больше переспрашивать, просто наклонился к Лоррен и отпер наручники. Его напарник расстегнул кобуру и отступил на два шага назад. Я сделала вид, что не заметила. Мы побеждаем, так что не надо ругаться.
Как только Лоррен освободили, она бросилась ко мне. Я знала, что она не причинит мне вреда, но в коридоре заскрипела кожа. Я повысила голос:
– Ребята, все о'кей. Все о'кей. Остыньте.
Лоррен упала на колени, обняв меня за ноги, плача громко и некрасиво. Я держала руку ладонью наружу, показывая ее в оба конца коридора. Тедди встал, и тут же на него обратилась половина всех стволов. Еще чуть-чуть – и может стать по-настоящему плохо.
