— Паучья Королева больше не властна над тобой.
К'арлайнд расслабился, поняв, что она говорила о Ллос, не о Варауне.
— Я служил Ллос лишь на словах, — сказал он. — Я произносил их, потому что ее жрицы приказывали мне делать это, но сердце мое никогда не принадлежало Паучьей Королеве. — Говоря это, он прижал руку к груди и придал лицу самое искреннее выражение.
Отчасти его слова были правдой. Он действительно не давал Паучьей Королеве никаких обещаний, не говоря о том, чтобы считать ее своей покровительницей. К'арлайнд не видел в этом смысла. Для живых поклонников Ллос существовала высшая награда — власть и слава, — но только если ты женщина. Мужчинам говорили, что награда ждет их после смерти, но, судя по тому, что слышал К'арлайнд, Ллос даровала им лишь дальнейшие страдания.
— Все это осталось для тебя в прошлом, во тьме, — продолжила Роваан. — Ты поднялся к свету Эйлистри. Если ты искренне впустил ее песнь в свое сердце, ты будешь вечно танцевать с богиней.
— Вечная награда, — прошептал К'арлайнд, придав голосу благоговейный оттенок. Он должен казаться подобающим образом потрясенным, даже если понимает, что слова Роваан слишком хороши, чтобы быть правдой. — Но, конечно, только для душ тех, кто при жизни доказал, что достоин этого, помогая богине каким-либо существенным образом.
— Нет, — твердо возразила Роваан. — Для Эйлистри борьба и успех — одно и то же. Намерения засчитываются точно так же, как и поступки.
К'арлайнд потер подбородок, обдумывая это. Если то, что говорит Роваан, правда, то Эйлистри предлагает вечную жизнь всякому, кто присоединится к обещаниям помогать слабым и трудиться, обращая в веру других дроу. И не важно, действительно ли они преуспели в достижении этих целей, — достаточно просто пытаться.
Воистину удивительное учение, противоречащее всему, что К'арлайнд до сих пор усвоил в жизни. Исходя из того, что он видел и знал, боги требовали от своих слуг всего или ничего. Вараун, к примеру, настоятельно требовал от своих приверженцев совершенства. Отступить хоть малость от правил Господина В Маске означало навлечь на себя его вечный гнев. Даже те, кто до того был самым преданным его слугой, могли оказаться навсегда изгнанными из его владений. Ллос, напротив, наслаждалась хаосом, и ее, казалось, не заботило, чем занята ее паства. Не слишком ее занимали и испытания, ожидающие ее слуг после смерти, — она оставила это на усмотрение своих приспешников. Попадут ли души — от самого последнего мужчины до верховной жрицы — в Паутину Демонов, было делом случая, как и все остальное.
В противоположность им, Эйлистри предъявляла требования к своим последователям, но и являла к ним милосердие, даже если они терпели неудачу.
К'арлайнд предположил, что для большинства эта мысль служила утешением, но ему идея божества, которое судит не по делам, а по намерениям, представлялась несколько расслабляющей и немножко нечестной. Приверженцы Варауна, пока добивались результатов, угодных их богу, могли вынашивать в головах любые бунтарские замыслы. Жрицы Ллос могли делать и думать все, что угодно, поскольку вознаграждение, даруемое их богиней, часто бывало случайным. Слуги же Эйлистри должны вечно спрашивать себя не только о том, правильно ли они поступают, но и правильна ли причина, по которой они так поступают.
К'арлайнд не хотел бы так жить. После долгих лет лжи ради выживания он и сам не всегда понимал, когда говорит правду.
Большинство жриц разошлись по своим домам. Лелиана, однако, задержалась, беседуя с другой жрицей, тоже отставшей от остальных. К'арлайнд видел, что Лелиана присматривает за дочерью. Несмотря на его обращение, скрепленное клятвой, она все еще не доверяла ему. Не вполне доверяла.
— Еще один вопрос… Владения Эйлистри в самом деле то место, где мертвые счастливы?
Вопрос его, казалось, удивил Роваан.
— Конечно. Что может быть большим счастьем, чем постепенно стать одним целым с самой богиней?
К'арлайнд понизил голос:
— Тогда почему ты была так опечалена, когда умерла Лелиана?
— Потому что я лишилась ее, — ответила Роваан. Она помолчала немного и добавила: — Представь, что кто-то, кого ты любишь, вдруг исчез и ты знаешь, что пройдет много лет — века, быть может, — прежде чем вы увидитесь вновь. Тебе тоже было бы ужасно грустно видеть, как они уходят. Ты бы тоже плакал.
