— Как в этом году охота, отец? Много уже мясца навалил?
— Какой охота? — натянув на лицо презрительную мину, набычился хозяин. — Еще никакая охота нет. Снежок лети. Мороз кусай. Тогда охота начинайся. Твоя не знай, что ли?
— Так ты что же, летом вообще не охотишься? — легко и беззлобно подкузьмил его Антон. — Одну травку жуешь, да?
— Твоя плохо говори! — обиженно повысил тон хозяин. — Нельзя так говори — травка жуешь! Моя не олешка. Моя летом рыбка кушай. Баба пельмешки рыбка лепи. Сугдя силени [38] вари. Уафа [39] делай. Много чего готовь. А ты говоришь, трава жуешь! — Он помолчал, нахохлившись, и уже гораздо спокойнее продолжил: — А охота летом совсем нет. Твоя раньше не знай? Летом каждый зверюшка детки есть. Козлушка есть. Сохатый есть. Зюбряк есть. Каждый малюсенький люди — и то есть. Моя не моги стреляй. Моя жди, пока звериный детка мало-мало подрасти. Тогда стреляй.
— Да ты что, батя, взбеленился-то? — поспешил загладить свою оплошность Антон
Он не ожидал от деда такой бурной реакции на подковырку, вполне безобидную по его разумению.
— Знаю я, конечно, что сейчас никакой охоты нет. Промысел же только с первого ноября начнется. Так, пошутил я малость. А ты сразу в штыки.
— Твоя шути — хорошо есть, — совсем чуть-чуть поразмыслив над его словами и легко сменив гнев на милость, примирительно произнес хозяин. — Твоя как зови?
— Антон.
— Моя — Геонка, — уже перегорев, безо всякой обиды в голосе представился старик, посмотрел на девушку несколько секунд, в раздумье пожевал губами и прибавил: — А она — Одака. Жена мой.
— Твоя жена?! — не удержался от восклицания Антон.
От этой информации у него буквально челюсть отвисла.
«Так ему ж, пердуну старому, в обед сто лет! Восьмой десяток точно разменял. Она же ему во внучки годится. Это уже не мезальянс, черт возьми, а что-то похлеще. Вроде педофилией попахивает».
Вслух же, боясь испортить отношения со стариком, едва начавшие налаживаться, он с серьезным видом произнес совсем другое:
— Приятно познакомиться.
— Айя! Сейчас племяшка Сукпай приплыви. — Геонка пришел в хорошее расположение духа и с заговорщицким видом подмигнул ему. — Мало-мало кушай будем. Суля [40] пить будем. Хорошо гостя встречай.
Старик еще с минутку поиграл с гостем в веселые переглядки, потом повозил кулаком в глазу и сладко зевнул во весь рот:
— Мало-мало спи, однако.
Он брякнулся на спину, раскинул руки по сторонам и через несколько мгновений громко и протяжно захрапел.
Скоро и Антона невыносимо потянуло в сон. В жаре и духоте он разбух и поплыл как опара на припечке. Чтобы как-то отвлечься, Антон попробовал завязать разговор с женой Геонки, но та держалась как партизанка на допросе, словно сохраняла священный обет молчания.
Он сдался, безвольно уронил веки и успел подумать: «Да что там!.. Вздремну и я чуток, пока есть такая возможность».
Антон проснулся от громкого собачьего лая, встряхнулся и свесил ноги с нар, таращась на дверь. Она со скрипом отворилась, и на пороге вырос коренастый парень лет тридцати, остроскулый и смуглолицый, одетый в чистую, похоже, недавно купленную легкую серо-зеленую штормовку из смесовки и блестящие глазированные болотники с аккуратно подвернутыми голенищами. По виду натуральный городской житель. Глядя на Антона, он приветливо улыбался во всю щеку.
Он обменялся с гостем коротким приветственным кивком, снова выскользнул за дверь, а потом уже появился в фанзе с куканом на плече, на котором висела здоровенная рыбища. Антон, приглядевшись, определил, что это таймень килограммов на двадцать с гаком.
— А-а, племяшка пришла! — вскрикнул проснувшийся Геонка, покряхтывая, пятясь задом, слез с лежанки и запричитал в радостном возбуждении: — Уф-уф! Хорошо! Дзели [41] принес, однако! Айя! Его всегда фарцуй [42] есть! Его большой мастер рыбка лови. Молодец, Ингтонка! Сейчас тала [43] делай. Шибко вкусно наша гости корми!
Пока старик с женой занимались приготовлением талы, Антон с Ингтонкой вышли на двор и закурили. Паренек, к превеликой радости Антона, в отличие от мокрушника чухонца, тоже страдал пристрастием к табаку. После первой же затяжки у Антона закружилась голова, он прислонился плечом к стене фанзы и крепко зажмурился.
