— К черту, — буркнул Алексей Петрович и побрел к пеньку.
Пенек оказался гнилушкой. Алексей Петрович ткнул его — он и завалился. Однако возвращаться на прежнее место не стал, продвинулся вправо еще шагов на десять и устроился под огромной сосной с раздвоенной верхушкой. Пока разгребал снег, взопрел. Да и мороз, похоже, ослаб против вчерашнего. Устроившись, присел, огляделся: впереди теснились стволы сосен, вправо тоже, уходя куда-то в предутреннюю мглу. Ощущение, что справа у тебя никого нет, да и слева поблизости никого, с кем можно перекинуться словом, было не из лучших. Если, не дай бог, ранят, тут можешь и остаться.
Томительно тянулись минуты. Где-то впереди и несколько левее слышались частые выстрелы, взрывы гранат, но они не приближались, а лишь смещались то в одну сторону, то в другую. И тут слева зашелся длинной очередью пулемет и захлебнулся. И тотчас же густо затрещало и заухало.
Алексей Петрович пялился в сумрак пробуждающегося утра и видел лишь мерцающие слева огоньки. Но они все время перемещались, прицелиться в них было невозможно. А вот, похоже, что-то мелькнуло среди сосновых стволов как раз напротив Алексея Петровича, метрах этак в пятидесяти. Он передернул затвор, но впереди больше ничто не шевелилось и не мелькало. Видать, померещилось. Ему все казалось, что его обходят и вот сейчас навалятся сзади и… Он переместился с левой стороны сосны на правую. И тут же увидел немца. Тот стоял метрах в тридцати за сосной, но весь на виду у Алексея Петровича, полагая, видимо, что опасность ему грозит от просеки. На нем белая куртка до колен, каска тоже в белом чехле, но все остальное темное: ремень, подсумок, автомат, ранец, две гранаты за поясом.
Сердце у Алексея Петровича забилось одновременно в висках и в горле. Он сглотнул слюну, сильно зажмурился и снова открыл глаза: немец все еще стоял, только теперь он делал кому-то манящие знаки рукой. И тотчас же из полумрака стали появляться новые фигуры. Они двигались пригнувшись, с опаской. И хотя слева продолжали стрелять, Алексею Петровичу вдруг показалось, что он остался один-одинешенек против множества врагов, следовательно, ничего с ними поделать не сможет, а посему надо бежать, пока не поздно. И он было дернулся, но память напомнила ему сорок первый год, широкое поле с цветущим льном, деревушку на взгорке, бабу с коромыслом, а потом сумасшедший бег по лесу и по дороге, ужас, охвативший его и других, и что-то будто толкнуло его: «Стоп! Побежишь — тут тебя и прикончат». И, прошептав: «О господи!», нажал на спусковой крючок автомата. Черная железка задергалась в его руках, желтое пламя заметалось на конце ствола, и немцы тут же исчезли.
Перестав стрелять, Алексей Петрович перекатился на другую сторону сосны: все-таки прошлый опыт кое-чему его научил. И вовремя. Оттуда, где были немцы, затрещало множество выстрелов, над самой головой зацвенькали пули, сверху посыпались чешуйки коры. А потом ухнул взрыв — совсем рядом, но именно с той стороны сосны: граната. И тотчас же рядом застучал пулемет — наш пулемет! — знакомым стуком, и Алексей Петрович успокоился. Он лишь приподнял голову и глянул влево: около трухлявого пня лежали двое. Один стрелял из пулемета короткими очередями, другой из карабина. Алексей Петрович глянул туда, где были немцы — там вспыхивали короткие огоньки. И тогда он сам выпустил остаток рожка по этим огонькам.
Над головой вдруг завыло, заскрежетало, и где-то впереди, за деревьями, густо заухали тяжелые разрывы реактивных снарядов. Звуки эти подавили своей мощью все остальные. Похоже, уже никто и не стрелял. Во всяком случае, огоньков Алексей Петрович больше не видел. Но страх оказаться окруженным еще держался. Он исчез только тогда, когда увидел идущего в его сторону комиссара Евстафьева с немецким автоматом в опущенной руке, идущего без всякой опаски.
Евстафьев подошел, сел в снег, прислонившись спиной к сосне, глянул сверху на Алексея Петровича и показал большой палец. И чувство безопасности вернулось к Задонову окончательно. Он тоже сел и полез в сумку за папиросами. Они закурили, сидели и улыбались, поглядывая друг на друга. Потом, бросив окурки в снег, встали и пошли к просеке, по которой двигалась масса людей, саней и артиллерийских упряжек.
