Вид пациентки встревожил врача. Прежде чем применять привезённые им порошки и капли, он выразил желание выслушать сердце царицы не через платье, а приложив ухо к самой груди. Однако мама не допустила до такого греха. Правда, доктор был уже стар и лыс, и беззуб, всё же мама решила, что желание «дохтура» есть не более как его причуда. Напрасно он уверял, что, не выслушав как следует он не посмеет посоветовать царице те или другие порошки и капли, между тем опасность, как видно, велика. «Причуды!» — твердила мама — и доктору пришлось применить свои лекарства без выслушивания сердца.
Доктор был довольно искусным и по временам являлась даже надежда, что царица ещё долгие годы будет править своей кормёжной палатой. Митрополит Макарий заботливо следил, чтобы в церквах совершали молебны о здравии царицы Анастасии Романовны. Бояре выставили на углах улиц холопов с лотками пирогов, которыми оделяли прохожих нищих с наставлением кушать во здравие царицы. В пыточной избе, переведённой тоже в Коломенское село, перестали хрустеть человеческие кости. Юродивые ходили по улицам с кадилами, издававшими фимиам росного ладана. Даже новгородцев не казнили. Царь разослал по монастырям чётки, которые привезли явившиеся за подаянием на лампады ко гробу Господнему. Притихла и война в Ливонии, и только от крымского хана отбивались на Оке.
Одно время здоровье царицы так поправилось, что доктор разрешил группе явившихся бояр предстать перед ней с дарами и поклонами. Войдя в приёмную палату, бояре загадочно переглянулись между собой, увидев бледную и хилую царицу. Ставший во главе депутации князь Репнин хотел, кажется, сказать своими умными глазами товарищам: «В гроб краше кладут! Время ли тревожить её нашей просьбой?»
Решение бояр, однако, было твёрдым, и в ответных взглядах князь Репнин прочёл: «Поступай, как уговорились».
— Царица, мы пришли сложить свои головы у твоих ног, — выговорил князь. — Скажи супругу, чтоб он нас казнил, а мы всё же просим тебя выслушать, что лежит на сердце у каждого боярина. Мы заработали своё положение, одни под вражьими мечами, другие у кормила правления правдой и любовью к родной земле. И всё же скоро нас всех проведут через пыточную избу; мы унижены и забыты, как последние холопы. Далее так жить нельзя. И вот мы надумали идти к тебе, благодушной, милостивой и мудрой жене: возьми в свои руки самодержавство и умиротвори верных слуг земли. Больше нам не на кого надеяться. Вручаем тебе скипетр; по твоему слову бояре поднимутся как один человек. Все мы, здесь находящиеся, отдаём тебе свои головы...
Предложение было так неожиданно, что царица с трудом сообразила, что ответить.
— Бояре, я доживаю свои последние дни, и не по моей силе, не по моему разуму ваши слова. Господь с вами, идите с миром. Поступим так: я ничего от вас не слышала, а вы ничего, кроме добрых пожеланий выздоровления, не говорили. Не бойтесь за свои головы, но бойтесь моих стен, они слышат: тебе же, князь Репнин, лучше в Литву отъехать, а в спутники взять князя Оболенского. Несдобровать тебе, князь, за твой строптивый нрав. Прощайте, бояре, я устала, едва дышу, ох моё бедное сердце. Мама!
А мама давно уже из-за двери подавала ей знак прекратить аудиенцию, принять лекарство и успокоиться.
— И охота тебе слушать этих бунтарей? — укорила мама свою любимицу. — Репнину да Оболенскому самим хотелось бы занять такое же место возле тебя, какое занимал Телепнёв при покойной Елене, но всё же я горжусь твоим ответом, так бы ответить не сумела и твоя старая мама. Вот только растревожилась сильно, за это дохтур не похвалит. Сердись не сердись, а я его позову.
Больная не успела остановить маму; по приказу последней вся золотошвейная мелюзга побежала за доктором. При одном взгляде на пылавшее лицо царицы, на неестественно блестевшие глаза англичанин значительно покачал головой. Учащённый пульс явственно отражался на висках.
— Ну уж по грехам по нашим нужно позволить тебе послушать её сердечко. На, слушай, а только никому не говори...
Мама сама расстегнула крючочки на груди больной и указала доктору, где нужно слушать. Доктор послушал сердце, постукал по грудной клетке и закончил тем свой осмотр, что поцеловал руку царицы и поспешно вышел из её опочивальни.
