Но прежде, нежели перейдём к эпохе фавора Виллима Монса, остановимся пред красавицей Мартой, с 1707 года Катериной Алексеевной, и очертим отношения к ней Петра до 1716 года.
Мы приостановимся на 1716 годе потому, что именно с этого года, говоря словами официального документа: «По нашему указу, Виллим Монс употреблён был в дворовой нашей службе при любезнейшей нашей супруге, её величестве императрицы всероссийской; и служил он от того времени (1716 г.) при дворе нашем, и был в морских и сухопутных походах при нашей любезнейшей супруге её величестве императрице всероссийской неотлучно; и во всех ему поверенных делах с такою верностью, радением и прилежанием поступал, что мы тем всемилостивейше довольны были...»
III
МАРТА СКОВАРОНСКАЯ 1705-1716
В 1705 году двадцатитрёхлетняя красавица «Катерина Василефская»[2] — Марта Сковаронская тож — перевезена к Петру Великому во дворец.
Марта приняла православие, её нарекли Катериной. 28 декабря 1706 года новая связь государя закреплена рождением дочери[3].
С этого времени положение пленницы упрочивается: Пётр привязывается к ней, и её значение быстро увеличивается. Беспрестанные отлучки вызывали государя на переписку с Катериной, или, лучше сказать, с её приставницами; по этим коротеньким цидулкам Петра лучше всего можно проследить возрастание его привязанности к красавице. Просмотрим обращения цидулок, — они довольно характеристичны.
В первые годы своей связи Пётр попросту называет Катерину «маткой»; с 1709 года письма его прямо обращаются к ней одной, а не общие с письмами к Анисье Кирилловне Толстой, приставнице при Катерине. «Матка, здравствуй!» или «Мудер!» Эти обращения сменяются государем на более ласкательные выражения в конце 1711 года, то есть после того, как в марте сего года Катерина объявлена им женой. Отныне в начале царских цидулок мы читаем: «Катеринушка, друг мой, здравствуй!» На пакете к ней прежняя надпись: «Катерина Алексеевна» заменена: «государыне царице Екатерине Алексеевне».
Пять лет спустя обращения на пакетах делаются ещё торжественнее: письма адресуются: «её величеству пресветлейшей государыне царице Екатерине Алексеевне», а самые письма по одним уж оголовкам делаются ещё нежнее, с 1716 г. Пётр так приветствует бывшую фаворитку: «Катеринушка, друг мой сердешненький, здравствуй!»
Итак, отношения Петра к Екатерине, в 1716 году окончательно закрепившиеся нежной любовью, начались в 1705 году.
Народ и солдатство, зорко приглядывавшиеся ко всем «деяниям» монарха, тотчас заявили недовольство на связь государя с безвестной дочерью лифляндского крестьянина. Недовольство выразилось, разумеется, не в чём ином, как в «неудобь сказуемых» толках, быстро облетавших народные массы: «Не подобает монарху, так и ей, Катерине, на царстве быть: она не природная и не русская: и ведаем мы, — говорил один из старых служивых, — как она в полон взята (24 авг. 1702 г.) и приведена под знамя в одной рубахе, и отдана была под караул, и караульный наш офицер надел на неё кафтан... Она с князем Меншиковым его величество кореньем обвели... и только на ту пору нет солдат, что он всех разослал, а то над ними (т. е. над Меншиковым и Катериной) что-нибудь да было бы!»
«Катеринушка» действительно словно кореньем обвела Петра: в разгар борьбы своей с Карлом, полагая жизнь свою в опасности, государь не забыл её и назначил выдать ей с дочерью 3000 руб., — сумма значительная относительно своего времени и известной уже нам бережливости Петра.
При этом свойстве характера особенно интересно встречать в его письмах к Катерине извещения о посылаемых ей подарках и гостинцах. Нельзя сказать, чтобы «презенты» препровождались часто или чтоб они были ценны, но они являли внимание и любовь государя к своей красавице. Так посылал он «матке» «материю — по жёлтой земле, да кольцо, а маленькой (дочери) полосатую», с пожеланием «носить на здоровье»; либо покупал для неё «часы новой моды, [в которых были] для пыли внутри стеклы (т. е. в предохранение от пыли), да печатку, да четверной лапушке втраиом» (?), с извинением, что «больше за скоростью достать не мог, ибо в Дрездене только один день был»; в другой раз часы и печатки заменялись «устерсами», которые отправлялись в том числе, «сколько мог сыскать».
