«Любезное дитя, — писала Модеста к сыну в конце 1716 г., — я была очень слаба, так что лишилась уже языка и никто не думал, чтоб мне довелось прожить ещё день... Теперь я опять немного оправилась и надеюсь, что Бог умилосердится над бедной сироткой; она так горько плакала и так умоляла Бога, чтоб он не сделал её вновь сиротой, что все удивлялись; она не отходила от моей постели; мальчик (не сын ли Кайзерлинга?) тоже беспрестанно меня дёргал за руки и так жалостно плакал, что ужасно было его слушать... Ради Бога, любезный сын, не оставь бедной девочки, позаботься, чтоб она попала в Данциг (к Балкше), или оставь её у себя; твоя сестра (Матрёна) не будет столь жестока, чтоб не принять ребёнка... Когда я спрашиваю у дитяти, у кого она хочет быть, если я умру, она горько плачет и кричит: «Не дай Бог, чтобы бабушка умерла, а если умрёт, то не хочу быть ни у кого больше, кроме Виллима Ивановича». Она порядочно читает и очень богомольна, как большой человек...» «Дай Бог, — переходит умирающая к предмету, ещё более её интересующему, — дай Бог, чтобы ты получил деревню и что-нибудь таким образом имел: времена ведь переменчивы! Каменный дом, в котором жила твоя сестра, хотят продать; постарайся, чтобы ты его получил...»
«Ты хочешь взять отпуск, — пишет мать Виллиму в январе 1717 года, — и приехать сюда? Это известие меня очень обрадовало, но будь осторожен, чтобы не навлечь на себя немилости их величества; врагов у нас довольно. Если бы Бог порадовал императрицу (т. е. царицу, 1717 года) рожденьем принца и тебя бы прислали сюда с радостным о том известием, вот было бы хорошо!.. И за этим «хорошо» — повторение сетований и напоминаний сыну, чтоб тот постарался вымолить деревеньку: «секретарь (т. е. Макаров) — пишет старуха, — обещал мне всё для меня сделать, лишь бы ты ему сказал об этом, он тебе поможет; ты слишком застенчив (!)...»
С этими сетованиями на печали, мнимую нужду, на небывалую застенчивость сына старуха сошла в могилу.
Маргарита Монс умерла 4 октября 1717 года в Немецкой слободе, на 65-м году от рождения...
Из груды её писем мы извлекли только те места, которые сколько-нибудь могут характеризовать семейные отношения и домашний быт Виллима Ивановича; при скудности материалов о первом периоде его жизни и непосредственно до его личности относящихся, по необходимости надо пользоваться такими документами, каковы письма его матери. Разумеется, в этих письмах рисуется несравненно более сама старуха, нежели её «любезное дитя», но и это не лишнее в нашем рассказе; дело в том, что мать своими наставлениями, напамятованиями, своим примером имела сильное влияние на Виллима, и будущий фаворит многое усвоил себе из материнского характера: её вечное недовольство своим достатком, ненасытную алчность новых и новых благ, её попрошайничество, заискивание у разных сильных лиц, умение найти благотворительных себе особ, — все эти черты своего характера старуха как бы завещала Виллиму Ивановичу.
Но не всё ли равно, каким характером одарён был один из генерал-адъютантов Петра Великого? Мало ли их было, и стоит ли для них отводить так много места в очерках петровского времени?
Не стоило бы говорить так много о ком-нибудь другом, только не о Виллиме Монсе.
Эта личность, как мы увидим далее, в последние годы царствования Великого обращает на себя внимание всей знати (кроме самого государя); вся аристократия обращается к нему как к счастливой звезде, как к своему велемочному патрону во всех их семейных и общественных нуждах; вокруг Монса группируется громадная партия, которая из эгоистических целей оберегает его как зеницу ока... Эта партия почти вся состоит из главнейших птенцов Петра, и, не зная их отношений к нему, мы бы многое потеряли для знакомства с птенчиками преобразователя; к тому же многие важнейшие дела решаются при посредстве Монса, — он для всех нужен, он силён не личными достоинствами, он силён любовью к нему Катерины Алексеевны; Монс имеет на неё громадное влияние, а та, послушная своему фавориту, действует на Петра... Итак, для знакомства с птенцами Великого, для обрисовки его замечательной супруги, для оживления пред нами самого Петра в последние годы его царствования, — вот для чего мы группируем те мелкие черты, которые знакомят нас с такою, по-видимому, ничтожною личностью, какою действительно окажется — в нравственном отношении — фаворит Екатерины...
