Изабелла видела все так же отчетливо, как если бы оно отражалось в большом чистом зеркале. Для нее эта минута могла бы стать одной из самых значительных – минутой торжества. То, что мадам Мерль изменило мужество и она увидела перед собой призрак разоблачения, уже само по себе явилось отмщением, само по себе чуть ли не предвещало более светлые дни. И какой-то миг, стоя в полуоборот и будто бы глядя в окно, Изабелла наслаждалась этим сознанием. За окном тянулся монастырский сад, но она его не видела – не видела ни набухших почек, ни сияющего дня. В беспощадном свете разоблачения, ставшего уже неотъемлемой частью ее жизненного опыта и обретшего еще большую ценность из-за бренности сосуда, в котором оно было поднесено, она видела лишь голый, бьющий в глаза факт, что ею, как некой удобной, бесчувственной марионеткой, сделанной из дерева и железа, воспользовались, распорядились и повесили на гвоздик. От этого сознания душу ее снова захлестнуло горечью, она словно ощутила на губах вкус унижения. Был один такой миг, когда, если бы она повернула голову и заговорила, слова ее хлестнули бы не хуже, чем бич. Но она закрыла глаза, и кошмар рассеялся – осталась только умнейшая на свете женщина, которая стояла в нескольких шагах от нее и, как последняя дурочка, не знала, что и думать. Единственной местью Изабеллы было молчание, длящее неизвестность. Она продержала мадам Мерль в этом немыслимом состоянии какое-то время, вероятно показавшееся этой даме достаточно долгим, ибо она в конце концов опустилась на стул, что уже само по себе являлось признанием в беспомощности. Тогда Изабелла медленно повернула голову и посмотрела на нее сверху вниз. Мадам Мерль была очень бледна, она, в свою очередь, впилась взглядом в лицо Изабеллы, но, что бы она там ни прочла, опасность для нее миновала. Изабелла никогда не бросит ей обвинения, не упрекнет – быть может, для того, чтобы не дать возможности оправдываться.
– Я пришла попрощаться с Пэнси, – сказала наконец Изабелла. – Сегодня вечером я уезжаю в Англию.
– Уезжаете сегодня вечером в Англию? – повторила, не двигаясь с места и подняв на нее глаза, мадам Мерль.
– Я еду в Гарденкорт. Ральф Тачит при смерти.
– Для вас это большая потеря. – Мадам Мерль пришла в себя и поспешила выразить сочувствие.
– Вы едете одна?
– Да, без мужа.
Тихий невнятный возглас мадам Мерль означал, очевидно, что мир этот далек от совершенства.
– Мистер Тачит всегда меня недолюбливал, но мне жаль, что он умирает. А матушку его вы увидите?
– Да, она возвратилась из Америки.
– Было время, когда она очень меня жаловала, но потом переменилась ко мне. Другие тоже переменились, – добавила мадам Мерль со сдержанным благородным пафосом. Немного помедлив, она добавила: – Так вы снова посетите милый старый Гарденкорт.
– Вряд ли это доставит мне радость, – ответила Изабелла.
– Естественно… вы будете скорбеть. И все же, должна сказать, из всех виденных мною домов, а перевидела я их немало, больше всего мне хотелось бы жить в Гарденкорте. Не осмеливаюсь передать привет его обитателям, – продолжала мадам Мерль, – но самому Гарденкорту, если можно, от меня кланяйтесь.
Изабелла опять отвернулась.
– Пожалуй, мне пора к Пэнси. Мне ведь надо поспеть к поезду.
В то время как она оглядывалась по сторонам, отыскивая выход, дверь отворилась, впустив одну из преподобных хозяек дома; та вошла с осмотрительной улыбкой, легонько потирая под длинными широкими рукавами пухлые белые руки. Изабелла, узнав мадам Катрин, с которой была уже знакома, сказала, что ей хотелось бы как можно скорей повидаться с мисс Озмонд. Судя по виду мадам Катрин, осмотрительность ее удвоилась, тем не менее она ответила с приветливой улыбкой:
– Ей полезно будет повидаться с вами. Я сама вас к ней провожу. – Потом она обратила свое учтиво настороженное лицо к мадам Мерль.
– Могу я еще ненадолго остаться у вас? – спросила та. – Здесь так хорошо.
– Если хотите, можете остаться у нас навсегда! – воскликнула преподобная сестра с лукавым смехом.
Она увела Изабеллу из приемной и, миновав несколько коридоров, поднялась с ней по бесконечной лестнице. Все в этих помещениях было прочно и чисто, везде было голо и светло; вероятно, так должны выглядеть, подумала Изабелла, образцовые места заключения. Мадам Катрин легонько толкнула дверь комнаты Пэнси и ввела посетительницу; скрестив на груди руки, она стояла и смотрела улыбаясь, как они подошли друг к другу и обнялись.
