Вот и отлично, оставайтесь ей другом, чем больше у нее старых Друзей, тем лучше, не очень-то она ладит кое с кем из новых. Но не пытайтесь привлечь миссис Озмонд на свою сторону. Неизвестно еще, какую позицию займет ее муж, и я, как человек желающий ей добра, не советую вам множить их разногласия.
Судя по выражению лица, бедный Розьер не на шутку встревожился. Получить руку Пэнси Озмонд оказалось делом куда более сложным, чем допускало его пристрастие к тому, чтобы все у него шло без сучка без задоринки. Но скрывавшийся за безупречной, как «парадный сервиз» бережливого хозяина, внешностью здравый смысл, которым Розьер был в высшей степени наделен, тут же пришел к нему на помощь.
– Я не убежден, что мне следует так уж считаться с чувствами мистера Озмонда! – воскликнул он.
– Да, но с ее чувствами вы считаться должны. Вы называете себя ее старым другом. Неужели вам захочется причинить ей боль?
– Ни за что на свете!
– Тогда будьте крайне осторожны и, пока я не разведаю почвы, ничего не предпринимайте.
– Легко сказать – ничего не предпринимайте! Вы забываете, что я влюблен, дорогая моя мадам Мерль.
– Не свеча, не сгорите! Зачем же вы тогда пришли ко мне, если не хотите внять моим советам?
– Вы очень добры, я буду очень послушен, – пообещал молодой человек. – Но боюсь, мистер Озмонд из числа тех людей, на которых ничем не угодишь, – добавил он обычным своим кротким тоном.
– Не вы первый это говорите. Но и жена его не из покладистых, – с сухим смехом заметила мадам Мерль.
– Она прекрасная женщина! – повторил еще раз на прощание Нэд Розьер.
Он решил вести себя отныне так, чтобы поведение его, которое и без того было верхом благоразумия, оказалось выше всяких похвал, но, хотя Розьер твердо помнил обещание, данное им мадам Мерль, он не видел ничего предосудительного в том, что будет изредка для поддержания бодрости духа являться с визитом в дом Пэнси Озмонд. Молодой человек все время размышлял над словами мадам Мерль, обдумывал впечатление, оставшееся от ее весьма настороженного тона. Он пришел к ней, как в Париже говорят, de confiance,[139] но, возможно, поступил опрометчиво. Он никак не мог назвать себя неосмотрительным – ему не часто случалось давать себе повод для подобных обвинений, но нельзя не признать, что знаком он с мадам Мерль всего лишь месяц, а то обстоятельство, что он считает ее очаровательной женщиной, еще не дает оснований предполагать, будто ей так уж захочется толкнуть Пэнси Озмонд к нему в объятия, сколь ни изящно он их для этого распростер. Спору нет, мадам Мерль относилась к нему приязненно и в окружении Пэнси, судя по всему, играла весьма значительную роль, поражая своим умением (Розьер не раз спрашивал себя, как ей это удается) поддерживать близость без малейшего намека на фамильярность. Но, возможно, он преувеличивал все эти преимущества, и потом, с чего он взял, что она пожелает ради него затрудняться? Очаровательные женщины, как правило, в равной мере очаровательны со всеми; Розьер вдруг представил себе, до чего глупо он выглядел, когда взывал к ней о помощи на том основании, что она к нему благорасположена. Очень может быть, хотя мадам Мерль и постаралась обратить все это в шутку, на самом деле она думает только о его bibelots.[140] Не мелькнула ли у нее мысль, что он мог бы подарить ей две-три жемчужины из своей коллекции? Пусть только она поможет ему жениться на Пэнси Озмонд, и он отдаст ей весь свой музей. Вряд ли можно сказать ей что-либо подобное прямо, это слишком походило бы на грубый подкуп. Но хорошо бы довести это как-то до ее сведения.
Пребывая в кругу все тех же мыслей, он снова направил стопы в дом Озмондов, воспользовавшись тем, что у миссис Озмонд были в этот вечер гости – она всегда принимала по четвергам – и присутствие его можно будет объяснить обычной данью учтивости. Пэнси Озмонд, предмет его нежной, хотя и упорядоченной страсти, жила в самом центре Рима в высоком внушительном и сумрачном доме, выходившем на веселую piazetta[141] неподалеку от палаццо Фарнезе.[142] В палаццо жила и сама Пэнси – в палаццо, по римским понятиям, а по мнению бедного Розьера, склонного теперь во всем усматривать недоброе, в темнице. Розьер видел дурное предзнаменование в том, что юная леди, на которой он мечтал жениться, почти не надеясь при этом снискать расположение ее разборчивого отца, заточена в подобии крепости, в твердыне, носившей старинное и грозное итальянское наименование, где слышался отзвук былых подвигов, преступлений, коварства и насилия, упомянутой в «Марри» и посему привлекавшей туристов, которые после беглого осмотра выходили оттуда разочарованными и подавленными, хотя piano nobile
