В конце весны тетя Оля родила девочку. – Вот радость-то, – приговаривала мама, – вот Мише-то какой подарок! – Но радости большой не было, все это понимали, потому что совсем нечего было кушать. Девочка плакала целыми днями, даже не плакала, а так, пищала, как котенок. – Пей, пей сыворотку, – уговаривала мама тетю Олю, но сыворотка не помогала, все-таки тетя Оля была не Борька!
И тут ее пригласили работать в колхоз. По-настоящему, за трудодни! Именно ее, никакой ошибки, председатель колхоза так и сказал: кызымка подойдет, а ведь кызымка – это значит девочка. Работа не слишком сложная – возить в поле воду и продукты. На быках. Там все на быках возили, а они спокойные, если, конечно, не дразнить, и дорогу хорошо знают. Раньше один парень ездил и с собой братишку маленького брал, Джартайку, но он в армию ушел. А быки к этому Джартайке привыкли. Вот председатель и сказал: «Посадим с ним большую девочку, вдвоем справятся».
Гарик завидовал ужасно, даже разговаривать с ней перестал, а ничего хорошего в этой работе не было. Очень страшная оказалась работа. Когда в поле ехали, еще ничего, они с Джартайкой даже песни пели, он веселый был хоть и маленький, пять лет всего. А на обратной дороге начинало темнеть, особенно ближе к осени, и тогда вокруг телеги собирались тусклые огоньки, это были волки. Они с Джартайкой просто тряслись от страха и быков пытались подгонять, но напрасно, быки волков не боялись и шли себе потихонечку. Взрослым хорошо, они в заднем конце арбы железный лист ставили и солому поджигали, сразу все волки разбегались. Но им строго-настрого запретили про огонь думать. Да и спичек ведь не было. Мама говорила, что это не волки, а шакалы, они на людей не нападают, а на быков тем более. Но, видно, мама ошибалась.
Однажды какой-то зверь, пусть даже и шакал, выпрыгнул из кустов и куснул быка за заднюю ногу. Вот тут начался ужас! Этот бык заревел и рванулся вперед, а второй упал, арба накренилась и встала. И все, наступила темнота. Как они выли с Джартайкой, вспомнить тошно, и все ближе, ближе подбирались огоньки, и все чернее становилась ночь. И тут из темноты выехал человек на коне. Несмотря на ужас, она его сразу узнала, это был хозяйкиной сестры муж. А дальше – провал, опять все забыла, как тогда на пароходе. Вроде он их на лошади вез, и утро уже наступило, и какая-то чужая женщина крикнула так громко: «До чего же мы дожили, кошки – и то своих детей жалеют!»
И при чем здесь были кошки?
Так и закончилась ее работа. А человека того вскоре арестовали. Он оказался дезертир. И еще зерно с поля воровал. Но бабушка его жалела и даже плакала.
Осенью тети-Олина девочка умерла. Они ее сами похоронили, вырыли ямку за деревней, завернули в белую простынку. Простынку дала хозяйка Алтын. Леню не взяли, все равно он мало что понимал, а Гарик молчал всю дорогу и вдруг у самой ямки весь посинел как-то и задрожал, глаза закатились, и ей показалось, что он тоже сейчас умрет. Мама с тетей Олей несли девочку и ничего не замечали, и тогда она схватила его за руки, стала трясти за воротник, целовать синие щеки. Ничего, отошел, наверное, просто испугался. А вечером приехал дядя Миша.
У дяди Миши одна нога была деревянная, но самое странное, что сзади торчала его собственная нога, только согнутая. Оказалось, его ранили в колено, нога перестала разгибаться, и ее хотели отрезать, но дядя Миша не согласился, пусть уж лучше торчит. Они потом потихоньку бегали смотреть, как дядя Миша натягивает штаны, такие дураки были, вспомнить стыдно.
С приездом дяди Миши жить стало легче, только он все о девочке горевал: ни зачать по-человечески, говорил, ни похоронить. Она хотела спросить, что это – зачать, но потом решила, что не надо.
И как-то она прозевала, когда они собрались уезжать. Всегда все замечала, мама еще ругала за любопытство, а тут как гром среди ясного неба – дядя Миша возвращается в Одессу. Конечно, со всей семьей. Война еще шла, но Одессу освободили, они все по радио слышали. Гарик, глупый, придумал, что она с ними поедет. Сразу видно, что маленький. Как она могла без мамы поехать! Да еще папа куда-то пропал на своем трудовом фронте, совсем письма не приходили.
