Легионеры жили бы совсем недолго, если бы не существовал еще один тип мужчин – кукловоды, серые кардиналы Эти сублимируют секс, страх и голод в единую, неугасимую страсть властвовать.
Они умнее, а потому власть им нужна реальная, не внешняя и кажущаяся, какой довольствуются легионеры. Эти могут пережить многих.
Кукловодов подпирают всякого рода предатели, стукачи и шпионы. Вот уж последние никогда не остаются без дела. И только потому, что надо же жрать, пить и трахаться, они терпят остальных.
Тех, кого они называют народом, но кто на самом деле является созидателями.
И не дай Бог народу, будь он пахарь или интеллигент, столяр или художник, лезть в дела верхушки. Не то чтобы его уничтожат – он сам уничтожит себя, впутавшись не в свое дело. Он придет к ним с разборками, сжимая под мышкой коробку с шахматами, а увидит перед собой какого-нибудь кикбоксера в исходной позиции. А уж потом он всю жизнь будет кричать, что это несправедливо, не по правилам. Почему же? Это по их правилам.
В моей жизни было очень много знакомых легионеров: и тех, кто поставлен кардиналами защищать закон, и тех, кто не признает закона. И ни от кого из них я не слыхал про справедливость и правила, потому что легионерам нужна лишь победа любой ценой.
Я остался один на один против множества разъяренных мужчин, играющих в свои мужские легионерские игры. Это была не моя игра Наверное, были там и другие люди, но я был новичок, а потому никто не встал на мою сторону.
Потом, через много лет, я бывал с некоторыми из этих людей на совместных заданиях, в крутых переплетах и не скажу, что они подставляли меня под пули или трусили. Может быть, физиологического бесстрашия в них гораздо больше, чем во мне, но я знаю: коснется дело совести, жалости, сочувствия – не жди. От них – не жди.
Впрочем, я нашел компромисс. Я стал безотказной палочкой-выручалочкой. Меня стали отправлять в командировки туда, где я был совершенно не нужен. После каждой такой поездки бухгалтерша находила, что я превысил лимит (жил не в той гостинице, ехал не на том поезде и т.д.). Ребята помоложе, которые поначалу так любили слушать мои анекдоты, ради чего даже готовы были поить на халяву, кидались при виде меня врассыпную. Я оказался в ауте: без денег (бесконечные вычеты из зарплаты), без друзей на работе, без воздуха.
Лишь один старый спившийся капитан, такой же аутсайдер, однажды предложил мне поехать поработать на Север, где служил его дружок и куда звали самого капитана.
– Я старый конченый человек, – сказал он мне, – мне надо было уезжать тогда, когда со мной случилось то, что с тобой сейчас.
И я уехал. Там, на Севере, я позволил матросикам расправиться с маньяком. Наверное, ничего хорошего в этом нет. Не будь у меня моей истории, я бы так не поступил…
Увидел Громова я очень не скоро. Сакен успел уснуть (просидел всю ночь и весь день с биноклем у окна), Роза успела приготовить обед. Я тоже успел написать свои доморощенные выкладки о мужественных мужчинах. Все гораздо сложнее, конечно, но вычеркивать не буду. Пусть лучше будет лишняя писанина, чем забыть что-то охватить и не назвать. К моменту последующих событий предыдущие должны быть названы, это важно.
Итак, я увидел Громова. Теперь, когда я уже видел его долго и в упор, мне легче описать это чудо явное.
Это большой, но ловко скроенный мужик с довольно крупными мужскими чертами лица. Такие нравятся женщинам и не вызывают раздражения у мужчин.
Но что он с собой сделал! Во-первых, волосы у него были уложены и, как я узнал потом, завиты.
Виски подбриты. Интересно, он хотел выглядеть интеллигентнее, увеличивая таким образом свой низкий мужицкий лоб? Добавлю, что его ногти были обработаны в парикмахерской и покрыты бесцветным лаком. Говорят, на Западе это дело обычное, но нам пока не привилось.
Наверное, в этом нет ничего плохого, только мне такой Громов был смешон. Интересно, на кого была рассчитана такая забота о собственной внешности?
Впрочем, все это я узнал позже.
Итак, Громов прошел по двору к своему подъезду.
Пока мы судили-рядили, как именно, в каком порядке и с какими словами навестим его, он снова вышел на улицу. Разумеется, я не мог отказаться от того, чтобы немножко за ним не последить. Громов завитой и с маникюром был немного неожиданным для меня, а потому опять пропала уверенность, что мы все правильно о нем поняли. Разумеется, со мной был экспроприированный на Онеге, а потом у Ирины револьвер, а также, на всякий случай, и пропущенный через принтер портрет нашего долбанного киллера, сделанный Сакеном. В крайнем случае я мог прикинуться ментом, а при надобности – ментом ссученным, во что нынче скорее поверят, Был вечер, а потому путь Громова оказался недолгим – до кабака.
