Но он вернулся и принес воду в стакане. Он поставил стакан на стол и сел на прежнее место, напротив меня. Я не стал пить воду, а он вдруг усмехнулся.
Чему ты улыбаешься?
О н. Нет, это ты скажи мне — почему я не ушел?! Я же мог уйти, и ты никогда бы меня не нашел. Ты не знаешь, где я живу, ты даже фамилии моей никогда не знал. Вот ты скажи мне, почему я не ушел?..
Я промолчал — я догадывался, почему он не мог уйти. Он налил себе водки, выпил медленно, не закусил.
Я не знаю, про что ты сейчас думаешь, но похоже, что ты прав — есть еще один вариант, третий, да, есть… Нет, я не очень боялся, что кто-нибудь меня узнает и все вспомнит, — столько времени прошло! — не очень, хотя и это было, тот самый страх, о котором ты сказал… и того, что дети узнают и жена, и этого боялся, и это было. Но — не только. Молчать нелегко, вот что, твоя правда. Носить в себе, как ежа за пазухой… а бывало, так уж хотелось хоть кому-нибудь… выговориться, авось полегчает… Молчать — трудно, молчать всего труднее. Делать вид, что все хорошо, что ты как все, что все нормально… Еж за пазухой… Мне ведь тоже не оправиться, только по-другому, конечно… Как встал тогда, так и живу — на четвереньках…
Он мне сам подсказал то, что я еще должен был сделать, чтобы все довести до конца и ни в чем не уступить ни ему, ни себе, ни своей жалости к нему.
Подошла официантка.
О н а. Что ж это вы, так ничего и не скушали? Не обед, не ужин у вас получается. И от солнышка заслонились — дождь прошел давно, а вы и не заметили!
Она откинула мокрые шторы.
Дождь действительно уже кончился, от него и следа не осталось, небо было чистое, и море тоже опять гладкое, спокойное. Солнце снова шпарило мне в самый затылок. Но я уже знал, что должен сделать.
Я. Вот что, Галина Васильевна, нельзя ли попросить бумаги несколько листочков и чернил, пожалуйста.
О н а. Спрошу у дяди Володи, может, найдется. А вы ешьте, ешьте!
Ушла.
Он нас не слышал, наверное думал о чем-то своем.
О н. А вот этого ты уже не помнишь, ни к чему тебе это помнить, ничего это уже не могло изменить, — как я тебя спасти хотел, когда вас решили расстрелять… А?..
Я это хорошо помнил и даже сейчас вспоминал и боялся, что это помешает мне сделать то, что я должен был и что решил сделать.
* * *
Это было уже поздней весной сорок третьего года, после Сталинграда, когда фронт покатился обратно. Мы догадывались о том, что они собираются с нами сделать, но точно еще ничего не знали, просто пополз по лагерю такой слух.
После последней моей встречи с ним — тогда, в каптерке, — прошло почти четыре месяца, и я ничего о нем не знал и не слышал.
Мы строили оборонительные укрепления на этом, правом берегу, к вечеру от реки наплыл густой туман, и уже в десяти шагах ничего не было видно, так что я и не заметил, как он появился рядом.
О н. Погоди, это я.
И добавил, погодя:
Лагерь ликвидируется.
Я остановился.
Я. Ну?..
О н. Вас никуда не вывезут. Сначала хотели в какой-то другой лагерь, даже транспорт заказали, потом отменили.
Я. Та-ак… А зачем ты ко мне с этим пришел?
О н. Все-таки…
Я. Что толку-то?
На боку теперь у него была кобура не пустая.
Я кивнул на нее.
Уже пострелять довелось? В своих?
Он отвернулся от меня.
О н. Ни своих, ни чужих… все чужие…
Я было пошел.
Погоди! Я тебе вот что предложить хочу. Подай заявление. Даю слово — по дороге отпущу. Ну, сделаешь побег, уйдешь, мне ничего не будет, мало ли что может по дороге случиться? Я потому и попросился, чтоб меня, а не другого послали сюда. Я тебе даю слово, можешь поверить.
Я ему поверил.
Я. Хорошо. Только надо предупредить в лагере.
О н. Ты — рехнулся?! Ты понимаешь, что говоришь?!
Я. Теперь-то я все равно нашим скажу, раз узнал. Ты что, сомневался?
Он ужасно забеспокоился.
О н. Я к тебе как друг пришел! Ты представляешь, что мне будет, если узнают, что это я предупредил?!
Я даже рассмеялся, так смешно мне это показалось.
Я. Ну, о тебе — не моя забота, на это не рассчитывай.
О н. Пойдешь со мной?
Я. Пойду с тобой, не пойду, а сказать — скажу, о чем еще толковать-то?
Он на секунду задумался.
О н. Нет, нельзя. Они сразу поймут, кто предупредил. Если я увезу тебя отсюда, они узнают, что это я сюда приезжал, — Надо же будет документы на тебя оформлять. Пока они не знают, что это я, я еще не докладывался. Я могу уехать и не доложиться, если без тебя. Уеду, скажу — никто заявлений не написал, отказались, меня проверять не будут, не до этого. А узнают кто — военно-полевой суд… Так что выбирай.
