Б о р з о в (усмехнулся). Сговорились вы все, что ли? Сколько с меня?..
З а т е м н е н и е.
8
Берег реки. Дело идет к вечеру. Ш у р а и В а р я.
Ш у р а. Варя, я никогда не была тебе только матерью. И ханжой я тоже не была, ведь так?
В а р я. Так.
Ш у р а. Я достала путевку, поезжай.
В а р я. Что от этого изменится?!
Ш у р а. Пойми, он не может тебя любить, как ты хочешь, как ты надеешься…
В а р я. Да?! А ты? А твой Борис Андреевич? Вы оба?!
Ш у р а. Мы — ровня. И нам совсем другое нужно, чем тебе. Нам нечего терять.
В а р я. А я не хочу приберегать, оглядываться, пойми!
Ш у р а. Я о тебе же тревожусь.
В а р я. Нет, не обо мне! Тебе кажется — обо мне, а на самом деле — о себе, и обо мне — для себя же!
Ш у р а (не сразу). Может быть, ты и права, Варя, но… я слишком многим поступилась для тебя, чтобы ты имела право так со мной говорить.
В а р я. А я тебя не просила! Что же, я должна расплачиваться теперь за это? И чем?!
Пауза.
Ш у р а. Я ждала, когда же наконец ты скажешь это… рано или поздно ты все равно сказала бы… Спасибо.
В а р я. Ах, мама, ну к чему все эти глупые разговоры? Если бы ты так уж думала обо мне, то не собралась бы уезжать с этим Сторожевым. Ты бы сто раз взвесила. Или хотя бы спросила — хочу я или нет? И еще, может быть, ждешь, чтобы я его отцом считала, так ведь?
Ш у р а. Ты ужасно жестокая, Варя. Даже для дочери слишком жестокая. Все тебе, тебе, и теперь, когда… Ты считаешь, я не имею права?!
В а р я. Какая ты странная! Я же не о том говорю!
Ш у р а (решительно). Я поговорю с ним.
В а р я. Только посмей!
Ш у р а. Я — мать, я смею.
В а р я. Шура, я тогда уйду! Возьму и уйду совсем, ты меня знаешь.
Ш у р а. Ну и пожалуйста, на все четыре стороны, плакать не буду! Уходи, если я этого, по-твоему, заслужила. Уходи, не заплачу, очень хорошо. (Плачет.)
В а р я. Ну вот, я так и знала!.. Как не стыдно, как маленькая, честное слово!.. Ну перестань, слышишь, сейчас же перестань! (Обняла ее.) Мама, мамочка, Шура моя! Но что же я могу поделать с собой? Что?!
Подходит С т о р о ж е в.
С т о р о ж е в (издалека). Третий — лишний?
Ш у р а (кричит ему). Погодите! (Варе.) Ты иди, иди.
В а р я (Шуре). Только не делай глупостей. Слышишь?!
Ш у р а (вытирая слезы). Иди, иди.
Варя встала, пошла.
В а р я (поравнявшись со Сторожевым). Она вам будет говорить сейчас разные глупости — вы не верьте ей, слышите?! Не верьте! (Ушла.)
С т о р о ж е в (подходит к Шуре, садится рядом). Что-нибудь произошло?
Ш у р а. Пустяки. С ними ужасно трудно, с детьми. Чем дальше, тем труднее. Прошло уже.
С т о р о ж е в (невесело). А я все ходил по городу, объявления читал, о работе. Кажется, наклевывается в одном местечке. Вы меня слушаете?
Ш у р а. Слушаю. (Пауза.) Вот что, Борис Андреевич… Я не смогу… Я не хочу, чтоб вы оставались.
С т о р о ж е в (просиял). Поедете со мной?!
Ш у р а. Нет, и с вами нельзя.
С т о р о ж е в. Отчего?
Ш у р а. Ах, Сторожев, Сторожев…
С т о р о ж е в. Нет уж, Шура, извините, — нет уж! Я не для того вас нашел, чтобы…
Ш у р а. Нет.
С т о р о ж е в. Из-за Вари?
Ш у р а. Только, пожалуйста, не расспрашивайте.
С т о р о ж е в. Хорошо. Не буду расспрашивать. (Помолчал.) Только не из-за Вари это, Александра Степановна, нет. Она конечно же вас любит, по-своему. Но все равно это — эгоизм. Как, наверное, у всех детей, я думаю. Нет, не из-за Вари только. Вы просто трусите. Извините, но — трусите. А ведь нам уже не столько лет, чтобы все чего-то ждать, на что-то надеяться, откладывать на завтра. О Варе что беспокоиться — она уже вполне взрослая… Конечно, все, что я говорю, — глупо, смешно, если… если вы просто-напросто меня не любите, что ли…
Ш у р а. Вы опять за свое… Поймите — вдруг у нас ничего не получится, надоедим друг другу, станем раздражительными, мелочными, злыми… и будем тихо презирать друг друга, и не разойдемся только потому, что духу не хватит… А ведь я так дорого за это должна уплатить — Варей!
С т о р о ж е в (не сразу). Вы хотите, чтобы я уехал?
Ш у р а. Я хочу остаться одна. С Варей. Пока мы обе не поймем, что это… что я не могу без вас, понимаете?
Пауза.
С т о р о ж е в. Хорошо. Пусть. Я понимаю…
