Он был в восторге. «Я благоухаю розой и флёрдоранжем: мы поем, беседуем, смеемся, забавляемся». Его ученицы так грациозны — настоящий питомник райских птиц. Даже дочери буржуа милы — как, например, Перонна Лард, столь же глупенькая, сколь красивая, с которой он поет дуэтом: «Лукас, Лукас, горит мой дом». Музыкальное ремесло не приносит дохода, но устраивает его, особенно при отсутствии принуждения и строгого распорядка. Осенью или зимой 1732/33 года Жан-Жак заболел воспалением легких и воспользовался временем, которое потребовалось для выздоровления, чтобы разобрать «Трактат о гармонии» Рамо и кантаты Бернье и Клерамбо — мало-помалу он становился настоящим музыкантом.
Эта вполне мирная профессия привела, однако, к непредсказуемым последствиям. Опаснее, чем сами ученицы, были их маменьки. Одна из них, бакалейщица мадам Лард, посматривала на него с вожделением и при встрече всегда приветствовала его поцелуем — прямо в губы. Невинный Жан-Жак рассказал об этом Матушке — без всякой задней мысли.
Мадам де Варан нисколько не обманывалась насчет намерений пламенной бакалейщицы и пришла к выводу, что «пора считать его мужчиной». В один прекрасный день она привела его в свой домик и имела с ним серьезный разговор, из которого Жан-Жак заключил, что она предлагала себя на ту роль, на которую претендовала мадам Лард: во-первых, для того чтобы он не попал в плохие руки, а во-вторых — потому что было бы «несправедливо, если другая женщина займется обучением ее ученика». Она дала ему восемь дней на размышление, что все-таки было не очень романтично.
И что же: показался ли ему этот срок слишком долгим — с его-то «пылким и сладострастным темпераментом»? Ничуть. «Как случилось, что я ожидал наступления этого часа больше с тревогой, чем с удовольствием? Почему вместо предвкушения наслаждений я ощущал только страх и отвращение?.. Я слишком любил ее, чтобы вожделеть». Он любил ее, но не так, как должен был бы, по ее мнению. Посвящение в мужчины все-таки совершилось — без сомнения, в том же домике. «Был ли я счастлив? Я всё же испытал удовольствие. Но я не знаю, что за непреодолимая грусть отравила мне его. Я чувствовал себя так, словно виновен в кровосмесительстве».
Матушка превратилась для него просто в женщину, и это смещение понятий погрузило его в глубокую грусть. Именно поэтому ему понадобилось любой ценой оправдать поведение мадам де Варан. Ведь будучи новообращенной, она находилась под пристальным наблюдением общественности маленького городка, живущего сплетнями; повторно выйти замуж она не могла, так как церковь не признавала ее протестантского развода; не могла она и ответить на ухаживания мужчин из порядочного общества. Она вынуждена была держаться очень осторожно, чтобы на нее не пала даже тень подозрения. Такой человек, как Клод Ане, был менее всего на виду. Но в случае с Жан-Жаком — впала ли она в искушение перед еще неизведанным? Бедняга не знал, что об этом и думать. Конечно, софизмы, изрекавшиеся ее первым любовником, господином де Тавелем, успели развратить если не ее сердце, доброе от природы, то ее ум, убедив ее: «ничто так не привязывает мужчину, как обладание женщиной». То есть сексуальный акт не имеет значения сам по себе, но позволяет привязать к себе мужчин, которым отдаешься. Она поверила в это с тем большей легкостью, что, «имея невинное сердце и ледяной темперамент», сама не получала никакого удовольствия. Чтобы «причащение» было чистым, Матушка должна была быть фригидной, свободной от подозрения в сластолюбии. Но как все-таки понимать ее выбор — иногда «мало достойный ее»? Она была слишком добра и отдавалась «несчастненьким». А как насчет деления себя между двумя? Ведь Клод Ане обо всем знал. И Жан-Жак возводит в ранг возвышенного союза промискуитет[11]: «Сколько раз она умиляла наши души и заставляла нас обмениваться поцелуями со слезами, говоря, что мы оба необходимы ей, чтобы быть счастливой. И пусть женщины, которые прочтут это, не улыбаются лукаво. С ее холодным темпераментом такая потребность вовсе не была двусмысленной: это была исключительно потребность ее души. Так между нами тремя установилась общность, подобной которой, возможно, еще не было на земле». Короче говоря, грех, но грех возвышенный… Это был союз самовнушений.
