Его глаза оставались спокойными и какими-то равнодушными, даже когда губы изгибались в подобии усмешки. Сергей напоминал ребенка, собирающегося играть с товарищами в детскую игру, добросовестно изучающего ее правила, но при этом совершенно не испытывающего азарта. Вопрос о материальном вознаграждении за труды он как-то странно проигнорировал, не сказав ни «да», ни «нет» в ответ на несмелый Юлькин намек. И теперь она терялась в догадках, каким образом будет с ним рассчитываться? Смелая мысль о том, что с Сергеем придется спать, растаяла так же легко и быстро, как и возникла, не оставив после себя неприятного осадка. И, пожалуй, в первый раз в жизни Юля радовалась тому, что она отнюдь не героиня, а всего лишь Вечная Подруга. Палаткин был красив, она понимала это отстраненно и ясно, не испытывая при этом ни малейшего чувственного волнения. Ее не «заводили» ни его карие глаза с открытым и одновременно жестким взглядом, ни его мужественные руки с длинными пальцами и выступающими синими прожилками, ни его губы, четко очерченные, твердые, окруженные со всех сторон короткой черной щетиной. В том, что Сергей был красив слишком, чрезмерно, недопустимо, — крылся залог ее безопасности. Это означало, что он ни при каких условиях, даже чисто теоретически не может заметить и оценить в ней Женщину. «Я слишком серенькая, слишком обычная, слишком невзрачная, — умиротворенно говорила Юлька сама себе. — И как все-таки здорово, что мне не нужна его любовь!»
Когда с ужином было покончено, Палаткин поднялся из-за стола.
— Ну что ж, раз мы все обсудили, тогда, наверное, можно ехать?
— Да-да, конечно, — заторопилась Юля, вставая с лавки и поправляя ворот джемпера. — Будь возле «Сатурна» в шесть часов вечера. Я думаю, тебе придется ждать не больше тридцати минут… Ну, до завтра?
Сергей взглянул на нее удивленно и как-то неодобрительно:
— Я понимаю, у нас — чисто деловой союз, но, надеюсь, мне позволено вести себя так, как подобает мужчине? Уже поздно, и я собираюсь довезти тебя до дома, поэтому «до завтра» скажешь мне возле своего подъезда.
— Это очень любезно с твоей стороны, — пролепетала она, — но не стоило беспокоиться. Я прекрасно могла бы добраться и на общественном транспорте.
Он коротко хмыкнул, покачал головой и решительно направился к выходу. Юлька поспешила за ним, не очень четко представляя, собирается ли он еще везти ее домой или, обиженный, захлопнет дверцу перед самым носом. Автомобиль Сергея стоял в десяти метрах от кафе на охраняемой автостоянке. Это был совсем еще новенький вишневый джип с чистыми, сияющими стеклами. Палаткин сел в машину и изнутри открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья.
— Садись, — кивнул он Юльке и закинул в рот несколько шариков «Антиполицая». Ей очень хотелось спросить, не боится ли он нарваться на ГАИ и лишиться прав, и Сергей, словно прочитав ее мысли, вдруг произнес:
— Поедем медленно. Я вообще-то не чувствую себя пьяным, но лучше не рисковать. Надеюсь, ты не слишком торопишься?
Она молча покачала головой и только потом сообразила, что Палаткин смотрит на дорогу, выруливая между рядами автомобилей, а значит, не видит ее жеста. Получилось, что его вопрос остался без ответа, повиснув воздухе, как случайная ленточка сверкающего серпантина на осыпавшейся лапке февральской елки.
— Я совершенно не тороплюсь, — Юля сказала это максимально мягко, словно погладила словами черную шевелюру нерадостного мужчины, сидящего за рулем, явно перегруженного собственными проблемами и тем не менее согласившегося ей помочь. — Можешь ехать как угодно медленно. Мне все равно.
— Ну, и прекрасно. — Он снова замолчал.
Джип неторопливо катился по Кронштадтскому бульвару, уже сменившему домашнюю, уютную пижаму сумерек на карнавальный ночной наряд с яркими блестками фонарей и фантастическими прочерками неоновых реклам. В салоне было тепло и тихо. И от этой беспокойной тишины закладывало уши, как в самолете, набирающем высоту. Юле хотелось попросить, чтобы Сергей включил магнитофон, но она почему-то не решалась этого сделать. Так и доехали до самой Онежской в равнодушном молчании, лишь изредка прерываемом Юлиными комментариями: «сейчас направо», «потом прямо», «вон к тому двенадцатиэтажному панельному дому»… Но, уже остановив машину у подъезда, Палаткин неожиданно «ожил».
