Странно, но злость не проходила. Юлька низко опустила голову, чтобы не привлекать внимания к своим нервно подрагивающим губам и раздувающимся ноздрям.
— Только благодарить меня не надо, — глуховатый голос Сергея показался ей каким-то странным. Словно говорил не он, а совершенно другой человек, удачно имитирующий его интонации, но наделенный иным характером и иным отношением к произносимым словам. — Ты ведь начнешь ненавидеть меня, если внушишь себе, что слишком многим мне обязана. А неприязнь — плохая основа для делового союза. Ты ведь и так переносишь на меня свое неприятие Селезнева, я прав?
— Прав, — коротко бросила Юля и только после этого подняла голову. — Хотя самое интересное, что и Селезнев не заслужил этой неприязни. Он где-то живет себе спокойно в собственной квартире и знать не знает, что какая-то девица пользуется без зазрения совести его именем для создания дурацкой сказочки. Он может быть сколь угодно глупым, фальшивым, напыщенным, но это по большому счету не дает мне права придумывать для него другую жизнь и выдавать эту выдумку за чистую монету.
— Это что, сеанс саморазоблачения?
— Не знаю, — она отложила вилку на край тарелки и провела дрожащими пальцами по лбу. — Просто ты сидишь так близко, и у тебя его лицо… В общем, мне становится страшно. Такое чувство, что он твоими ушами слышит все то, что я сейчас здесь говорю.
— Это ничего, это пройдет… У меня раньше было чувство, что он и смотрит моими глазами. А самое странное, что прохожие на улицах, такие же вот посетители в кафе и ресторанах, — Сергей кивнул на решетку, — да и женщины… Молодые, красивые! В общем, все они заглядывают мне в лицо только для того, чтобы встретить взгляд Барса, капитана Истомина, Корсиканца… Кого там еще играл этот твой Селезнев?..
— И ты не испытываешь к нему неприязни? Ведь он невольно, конечно, но все же испортил тебе жизнь. Ты — сильный, красивый, а вынужден оставаться лишь тенью, лишь копией Его Великого! Неужели ты способен на всепрощение?
Сергей пожал плечами и снова наполнил рюмки.
— Винить надо не его, а себя. Парень сумел добиться чего-то в жизни, он честно выполняет свою работу, и если его тупоголовые Барсы и Меченые сумели затмить и лишить смысла все то, что люблю и хочу делать я, значит, я делаю это недостаточно хорошо…
Юлька, не отрываясь, смотрела, как он опрокинул в себя коньяк, как дернулся острый кадык на его шее, как скривились на мгновение губы. Палаткин выпил уже в два раза больше, чем она, и все же глаза его оставались абсолютно трезвыми. Вот только правую руку на стол он в этот раз опустил как-то тяжело и рюмку поставил чересчур осторожно, словно боясь разбить.
— А я вот не святая. К сожалению… Нет, ты не подумай, мне очень хочется быть утонченной, возвышенной, благородной. Знаешь, такой интеллектуальной и красивой, чувствующей тончайшие движения души и ближних, и дальних, и всех, всех, всех… И главное, винящей во всех бедах, вплоть до землетрясения в Индокитае, только себя саму. Но не получается… Где-то в глубине души мне все равно кажется, что меня обидели незаслуженно, чего-то недодали, в чем-то обделили… Я не о материальном сейчас говорю…
— Я понял. — Сергей отодвинул на край стола пустую тарелку из-под жаркого и добавил неожиданно весело: — Но мы страшно отдалились от темы. По-моему, на сегодня хватит душещипательных разговоров. Давай приступим к разработке конкретной тактики. Итак, я заезжаю за тобой, скажем, в понедельник… Нормально? Устраивает такой вариант?
Юля кивнула. Перспектива избавления от Галкиных преследований впервые показалась ей близкой и реальной.
— Одеться я могу по своему усмотрению, да? — продолжал Палаткин. — Кто его знает, в чем Селезнев «в миру» ходит! Ты примерно подгадываешь время, когда твоя… Как ее там?
— Черемисина.
— Да, Черемисина… В общем, подгадываешь время и выходишь минуты на три раньше ее… Это чтобы нам не стоять долго возле твоего банка и не привлекать любопытных взглядов. Я обнимаю тебя за плечи, веду к машине, мы садимся и уезжаем в неизвестном направлении. Если все проходит гладко, сеанс повторяем еще раза два… Ну, как, я все правильно понял?
