— Запомни хорошенько, что я тебе скажу, и повтори это дома родителям: мы были с тобой в кинотеатре «Олимпия» и смотрели фильм с Чарли Чаплином.
Я обещал выполнить его условие и получил печенье. Сошли мы с трамвая на улице, где я никогда не бывал. Я шел за ним по незнакомым переулкам, и передо мной открывался новый, какой-то странный мир. Наконец мы вошли в весьма необычный дом. В коридоре сидели три женщины. Их сильно накрашенные лица и кричаще яркие платья, не прикрывающие ни колен, ни груди, поразили меня. При виде нас одна из них тут же поднялась. Усадив меня на ее место, Ахмед сказал:
— Сиди здесь и жди меня.
Поручив женщинам присмотреть за мной, он исчез с их подругой за дверью. Избегая глядеть на них, я уставился в каменный пол. Я понимал, что там совершается что-то постыдное. Одна из женщин не раз принималась напевать, и все одно и то же: «В тот день, когда я тебя полюбила…» А другая, вдруг наклонившись ко мне, спросила:
— У тебя есть полреала?
Я отрицательно мотнул головой.
— А сколько у тебя?
Испуганный, я торопливо ответил:
— Шиллинг.
— Хочешь, покажу тебе кое-что интересное?
— Мне он не велел никуда уходить.
— А мы только на минутку зайдем вон в ту комнату напротив.
— Нет, не надо.
— Да не бойся! Чего ты боишься?
Взяв за руку, она повела меня в комнату и, прикрыв за собой дверь, сказала:
— Ну, давай свой шиллинг.
Я без колебаний отдал. Игриво глядя на меня, она предложила:
— Сними костюм.
— Ни за что!
И тут она сама вдруг скинула с себя платье и предстала передо мной совсем голой. Впервые я видел обнаженную женщину. Такое страшное, неприличное зрелище наполнило меня ужасом. Я отскочил к двери. Вдогонку за мной несся бесстыдный заливистый смех. Сидевшая в коридоре женщина тоже встретила меня смехом и, указав на стул, пригласила сесть рядом. Но я остался стоять. Я не хотел ни к чему прикасаться. Так противно мне было все в этом доме. Кто-то заглядывал в дверь с улицы. Люди смотрели на меня удивленно, бросали в лицо мне грязные слова. Не помню, как вынес я эту пытку, еле дождался возвращения Ахмеда.
— Чего это ты стоишь будто на посту? — спросил он равнодушно.
Ухватившись за его руку как утопающий за соломинку, я вышел с ним из этого дома. Дорогу нам преградила огромная толпа демонстрантов. Добираться до дому нам пришлось окольными переулками. Слышались звуки выстрелов. В трамвае Ахмед тоном экзаменатора спросил меня:
— Так где же мы были, герой?
— В кинотеатре «Олимпия», — прошептал я пересохшими губами.
— А что смотрели?
— Чарли Чаплина.
— Прекрасно. А почему ты такой кислый?
— Вовсе нет.
— Женщины к тебе приставали?
— Нет.
Посмотрев на меня с беспокойством, он спросил:
— Да что с тобой?
Мне было грустно и хотелось плакать, но я сказал:
— Ничего. Просто я задумался. Дора оказалась не такой красивой, как я ожидал.
— Какая Дора?
— Возлюбленная Дана.
— А кто такой Дан?
— Герой приключенческой повести из журнала «Аль-Аулад»[15].
— Что за ерунду ты городишь? Ну-ка, перестань кукситься! Пока ты не придешь в себя, мы не сможем появиться дома.
Откуда ему знать, чем была для меня Дора. Ведь я-то воображал, что тело ее недосягаемо прекрасно — оно будто соткано из солнечных лучей и сияния далеких звезд.
Все же наезды Ахмеда в Каир для меня были счастливым событием. Он учил меня играть в футбол, боксировать, поднимать тяжести, рассказывал смешные анекдоты. Он умел копировать походку Чаплина, петь популярные песенки, изображать деревенского старосту и ночного сторожа.
Вскоре родители Ахмеда перебрались в Каир и поселились в Абдине. Бывать у нас он стал все реже. В средней школе дела у него не ладились. Он поступил в полицейскую школу и учился там так успешно, что после выпуска получил место в Каире. Поглощенный целиком своей новой жизнью, он и вовсе перестал бывать у нас. За время его службы в Каире я видел Ахмеда только раз, да и то случайно, когда он, крадучись, наверно после любовного свидания, выходил из дворца Асам-бея.
Родители его умерли, и я уже не вспоминал о своем родственнике. Однако события, происшедшие во время второй мировой войны и после нее, заставили меня вспомнить об Ахмеде Кадри. Тогда он уже работал в политической полиции и мало походил на того Ахмеда, которого я знал. Ахмед Кадри превратился в зловещую фигуру, о нем ходили жуткие истории. Он стал одним из палачей, которые помогали деспотизму держать в узде патриотические силы. Я слушал эти истории и удивлялся: как мог веселый, озорной малый превратиться в настоящее чудовище? Как мог он измываться над молодыми борцами за свободу, пытать их, гасить сигареты об их веки, вырывать им ногти?! Круг моих друзей, людей мыслящих и патриотов, таких, как Реда Хаммада, Салем Габр и другие, резко осуждали «деятельность» Кадри. Пока нет условий для настоящей революции, по крайней мере должны быть, считали они, созданы тайные террористические организации для защиты угнетенного народа. Была предпринята попытка расправиться с Кадри, когда он выходил из клуба Мухаммеда Али. Он чудом спасся от пули одного из тех, кого называли тогда «преступными террористами».
