Чем ближе подвигались к дому, тем больше тоска росла. Вот ранним утром они слезают в темноте на полустанке, откуда идет узкоколейная дорога. Здесь все уже знакомое; встречает Кузьма и ведет на съезжую, где они могут отдохнуть до поезда.
— Ну… что, Кузьма? — спрашивает Женя, едва выговаривая слова.
— Ничего, слава Богу, Евгений Николаич. И как слышно, мамаше вашей лучше.
Милый Кузьма, откуда он это знает? Но Женя недоверчив: может быть, это просто чтобы успокоить…
— Да вы почем знаете?
— Тут вчера мастер ремонтный приезжал.
В двенадцать на станции Стеклянная известие подтверждается: встречают Дрезе.
— Ну да ничего, слава Богу! А уж мы за мамашу как боялись! Чуть не при смерти была третьего дни, я же вас уверяю. Ну, теперь ничего.
Дома были часа в три. В передней их обнял отец и опустился тяжело на стул. Видно было по изменившемуся лицу, что нелегко прошли эти последние недели.
— Маму нельзя видеть, погодите.
Он рассказывал им, как страдала мама от болезни печени. Третьего дня доктор сказал, что всего ждать можно. Но ночью стало легче.
— Ночью? — переспросил Женя. — Ночью третьего дня?
Он взглянул на Соню. «Бог услышал их?» Но от волнения, радостного и острого, он ничего не мог сказать.
Наверху все было полно болезнью. Казалось, даже смерть не совсем была покорена в этой мрачной комнате. Мама, иссохшая и измученная, но с улыбкой, лежала на огромной постели. Увидев ее, дети лишились выдержки и, припав к постели, рыдали.
XXV
Они прожили дома около месяца. Это было время тихого, радостного существования. С каждым днем мама поправлялась, каждый день, просыпаясь, Женя знал, что она здесь, любимая и дорогая, и в ужасе гнал мысль, что было бы, если бы она не выздоровела. Но нечто серьезное вошло в их жизнь. Не катались уже, как прежде, беззаботно, на буере, коньки не интересовали, и казалось, что прошло сразу несколько лет. В жизни бывают иногда победы, от которых оправиться труднее, чем от поражений.
Так было и здесь. Уезжая после Рождества в гимназию, Женя чувствовал, что любит мать еще острее, и больней, мучительней. Вместе с тем, оглядываясь на родные места, он понимал, что какая‑то часть его жизни — и не лучшая ли — прожита и сюда он не вернется тем беспечным ребенком, каким въезжал в этот дом. Детство его кончалось.
I
Поезд замедлял ход: станция. Анна Михайловна вышла. Почему‑то стояли долго, она ходила по платформе, дышала чудесным осенним воздухом. Солнце садилось. Ели были залиты золотом, что‑то крепкое, вечное было в пейзаже. Ей пришла мысль о будущем. Начинается сезон, что принесет ей этот год? Радость, удачу, огорченья? Она взглянула на белоруса, отъезжавшего куда‑то в свои дебри. «Здесь ничего этого нет. Живут малые люди, умирают, родятся, так же незаметно, как те бедные мушки, что танцуют на солнце». Тут она погибла б.
И, вернувшись в купе, она снова погрузилась в мечтательное настроение, вызываемое ездой. Сумерки засинели; скоро показался чистый, бледный месяц. Его свет понемногу означился, лег воздушным кружевом по дивану; цветы на столике благоухали. Анна Михайловна улыбалась — ей мерещился кто‑то, кого нет на самом деле и кого она назвала «милый друг». Это его черты в нежном месяце, в цветах. Любовь к нему была бы так прекрасна! Вечная, чистая любовь. Анна Михайловна вспомнила Эмму, которая любит ее трогательно и бескорыстно — и теперь ждет ее, — и усмехнулась. Эмма! Нет, милый друг не таков.
Так она заснула, а когда проснулась, было утро. Встала она бодрой и веселой. Все казалось ей ясным, она здорова, крепка, талантлива; будет работать так же твердо, как раньше, — остальное не в ее власти. И когда поезд подходил к столице, туманно блеснул в солнце купол Исаакия, она радостно вздрогнула: скоро!
На перроне встретила ее Эмма.
— Задушишь, сумасшедшая! — смеялась Анна Михайловна. — Ну как ты, как живешь?
— Я что! Я о тебе только думала — все время, без конца.
Эмма блестела глазками, вспыхивала.
— Я уж тут как старалась, чтобы угодить тебе. Квартиру наняла — восторг. Твоя комната на Неву, балкон, свету масса…
Всю дорогу Эмма не умолкала. Ее худенькая фигура, восторженные глаза — глаза театральной обожательницы — трогали и немного смешили Анну Михайловну.
