Это вышло весьма просто.
Мсье Фомин проявил большое упорство и скрытность в походе на ту Леночку, что жила у них мастерицей; он пустил в ход и духи, и несессер, и даже дешевый браслетик. Черненькая Леночка наконец сдалась. Но тут вмешалась судьба.
Накануне этой самой ночи г–жа Переверзева съела сверх меры гуся — жирного гуся с кухни Антонины Владимировны. Ночью гусь дал себя знать. Безусловно ничего не подозревая, часа в три она поднялась с постели и, надев туфли, накинув теплый платок, отправилась в дальний конец квартиры. Ей приходилось идти темным коридорчиком мимо комнатки, где спала Леночка с товаркой. На этот раз товарки не было — ее услали. Зато был мсье Фомин.
Г–жа Переверзева сразу сообразила, что тут неладно; и, довольная оборотом дела, решила подслушивать.
Все было бы сносно, если бы за минуту, у двери Антонины Владимировны, она не зацепила своей тяжкой ногой стула и не разбудила ее. Той как раз не спалось; она была в элегическом состоянии, что‑то ей было неприятно; полежав немного, она встала и отправилась в комнату мсье Фомина. Постель его была смята, но пуста. Антонина Владимировна удивилась. Она зажгла свечку и в недоумении вышла в прихожую. Тут ей попалась г–жа Переверзева. Г лаза ее блестели. Она возвращалась, тяжело дыша, и имела торжествующий вид. Она успела о многом осведомиться, но не знала все же, что герой — мсье Фомин.
— Безусловно, ваши мастерицы распущенны! Это разврат.
Как была, со свечой и в неполном туалете, Антонина Владимировна бросилась туда. О, жалобный и роковой скандал! Несомненно, был он подстроен богами‑завистниками, и смутное предчувствие Кассандры, смуглой сорокалетней девы, не без волнения ложившейся сейчас в кровать, — ее предчувствие было нелживо.
Конечно, действия мсье Фомина относительно Леночки не были лояльны. Негодованию Антонины Владимировны имелась причина. Это негодование приняло бурные формы — как там, на месте преступления, так и на другой, на третий и на четвертый день.
Мсье Фомин получил директиву — мгновенно убираться с квартиры, без суда, следствия и защиты.
От Леночки, напоминанием о ней, осталась одна кровать. Да и ту скоро снесли на чердак. Мсье Фомин съехал на другой день. Он был очень недоволен, смущен; но, как юноша сообразительный, будущий юрист, быстро оправился, основавшись в соседнем переулке; и высчитал, что за полмесяца комната его оплачена вперед: пятнадцать рублей следует дополучить.
К Антонине Владимировне явился посыльный с письмом, где все это ясно излагалось.
Она имела довольно несчастный вид: лицо ее опухло, она дурно причесывалась, почти не болтала с крошками, а на мастериц раздражалась. Письмо еще подлило ей горечи. Она положила в конверт деньги, ни слова не написала и велела передать ему. Потом вышла в другую комнату и заплакала.
Вечером не удержалась — рассказала г–же Переверзевой. Сердцу нужно сочувствие.
Г–же Переверзевой вся история доставила большое удовольствие, и она не вполне умела это скрыть. Во–первых — сбылись ее предсказания насчет мсье Фомина. Второе — слишком много себе позволяла Антонина Владимировна, между тем она, г–жа Переверзева, была как стеклышко. Втайне она одобряла неудачу, но, понятно, в тот вечер высказала сочувствие.
— Безусловно, некрасиво с его стороны. Развратничать, и еще предъявлять требования.
— Милун, это прямо, прямо, эксплуатация труда честной девушки!
Г–жа Переверзева взглянула на нее слегка насмешливо. I — Хотя вы безусловно не девушка, все же с его стороны это неблагородно. Я бы, на вашем месте, не отдала ему этих денег.
— Крошка, у меня не такой характер. Не могу. Понятно, всякие бывают. Мне одна содержанка пять лет пятидесяти рублей не платила. Я сама у ней сколько раз была, представьте, живет великолепно, гостиная, знаете… не обои, а все гобельоны, гобельоны! Что вы думаете, пришлось судиться, не хотела ведь платить! Ну, а я не могу. Да я прямо в лицо ему готова швырнуть эти проклятые деньги!
— Так и вышло, что я была права! — заметила г–жа Переверзева с важностью. — Как я вам говорила, все и вышло. Но вы не верили. Несомненно, мне вообще мало верят и мало меня ценят. Правда, некоторые мужчины посягали на меня, делали разные намеки, но, — заключила она величественно, — я всех отвергла. У меня твердое сердце. У вас же слабое.
