Такого маневра она не ждала. Предварительно следовало не раз поговорить о дружбе, возможности вечной любви, о свойствах любви мужской и женской и о преимуществах последней. Вело это, разумеется, к одному. И хотя она изумилась, — но ее изумление было приятное, а сопротивление, по доброте сердца, краткое и слабое.
Г–жа Переверзева в это время совершенно честно спала в комнате рядом.
IV
Позиция мсье Фомина в доме весьма укрепилась. Довольно быстро, неизвестно каким путем, и прислуга, и даже мастерицы почувствовали, что он стал не просто студентик–жилец, а барин. Теперь сама Антонина Владимировна следила, чтобы ему вовремя убирали комнату, чистили платье, чтобы кофе по утрам был хорош. Как всегда случалось с ней, она помолодела, воодушевилась, и еще лучше спорилась у ней работа. Крошки и содержаночки были вполне довольны. Ее же главная жизненная радость заключалась теперь в том, чтобы хорошо жилось мсье Фомину, чтобы он ее любил, как была влюблена в него она, и чтобы ни в коем случае не заглядывался на других женщин, — иначе, на ее языке, это была бы «эксплуатация труда честной девушки». Неудобно, в этом отношении, оказывалось соседство мастерской, где процветали разные Аксюши, Леночки; но Антонина Владимировна полагала, что не может мсье Фомин, человек интеллигентный, предпочесть ее какой‑нибудь девице, которая, пожалуй, и не знает, возможна ли чистая дружба между мужчиной и женщиной.
Почуяла перемену и г–жа Переверзева; и хотя фактов ясных не имела, все же у нее явился слегка обиженный тон; конечно, была она строгой девственницей, все же казалось странным, что успех имеет Антонина Владимировна, а не она. Она безусловно красивей. Правда, у Антонины Владимировны шляпы. Безусловно, все из‑за шляп. И хотя мсье Фомин ничего ей дурного не сделал, но и к нему шевельнулось недоброе чувство. Когда, розовый, заспанный, ходил он через всю квартиру умываться, с полотенцем на плече, она, встречаясь с ним, думала: «Несомненно, чистюля. Но все это не может кончиться добром».
Свой пророческий дар пришлось ей применить однажды и в конторе. Одному сослуживцу, желчному г–ну Андрюшину, некогда бывшему в университете, она раз сказала, когда он к ней придрался:
— У вас такой характер, господин Андрюшин, что смотрите, как бы начальство не обратило на вас внимание. Я уверена — это так и будет.
Через несколько дней, за ошибку в записывании накладных, Андрюшин действительно получил нагоняй. Очень раздраженный, проходя мимо нее, он сказал:
— Напророчила, унылая Кассандра!
Г–жа Переверзева сделала вид, что не обращает внимания, но слышала. Ее задели непонятные слова: что это за унылая Кассандра? На другой день она обращалась кое к кому из товарищей. Слова «Кассандра» никто не знал. Она обеспокоилась. Может быть, это оскорбление? Пусть не думает, она одинокая, но честная, и сумеет защитить себя. К Антонине Владимировне она не направилась, — слишком очевидно, что не знает. Но мсье Фомин? Он «универсант», сдает разные репетиции, зачеты, неужто и он не знает?
Выбрав время, когда он был дома, г–жа Переверзева учтиво и с таким видом, что она не за чем‑нибудь, а за делом адресуется к универсанту, постучала ему в дверь.
Мсье Фомин сидел на диване, который недавно поставила ему Антонина Владимировна, и читал «Синий журнал»[157]. В выражениях отменных г–жа Переверзева изложила ему, что ее тревожит незнакомое слово, и не будет ли он добр объяснить, что оно значит.
— Кассандра, — пробормотал мсье Фомин, — да. Это что‑то мифологическое.
Г–жа Переверзева оживилась.
— Быть может, — мельком взглянула она на себя в зеркало, — это имя богини? Я ведь знаю, мифология, это все безусловно боги и богини.
— У меня товарищ есть, Сережка, — ответил мсье Фомин, — он на филологическом. Это такой фрукт, все ответит, что ни спроси. Самые трудные слова знает!
— Скажите, пожалуйста! Несомненно, у него богатая память.
— Если бы по энциклопедии или по римскому праву, я бы мог. Там… разные сервитуты… а то надо Сережку спросить.
— Это было бы очень любезно с вашей стороны.
Она ушла от него с тем же значительным и горделивым видом, честно неся свое крепкое, начавшее уже грубеть тело. Под ее поступью поскрипывала шашка паркета.
