— Поди! — шикнул воин, стукнув чайку кулаком. Та отлетела с возмущенным криком, а на воина тут же навалилась другая и начала долбить затылок с настойчивостью рудокопа из Хумских[41] земель.
— Вот напасть, — пробормотал воин, сдернул с себя рубаху и хлестнул чайку тяжелым рукавом, сбив ее в грязь. Но видом поверженного врага он насладиться не успел, сонмы мух снова полезли в глаза, нос, рот. Маленькие острые лапки заскребли по свежей ране. Вот это было совсем ни к чему, занесут грязь, гноище пойдет, распухнет харя, аки луна в полнолуние. Вонючая чайка, обиженная на грубое обращение, уселась на плечо и долбанула клювом в ухо. Русич взвыл и попытался ухватить мерзкую птицу, но та вырвалась, оставив в его руке лишь несколько липких перьев. Вторая чайка атаковала его с другого бока, а за ней прилетела и третья, и четвертая. Гомон поднялся невообразимый.
Прижав рубаху к лицу и не обращая внимания на дождем сыпавшихся за ворот насекомых, отмахиваясь свободной рукой от наседающих пернатых, Мирослав почти на ощупь добрался до противоположного края свалки. Бросив рубаху, перевалился через ограду и затих в ее тени. Мухи и птицы как-то враз отстали, словно вокруг поля была проведена магическая черта, за которую этим мусорным демонам ходу не было.
Ничего себе, думал он, приходя в себя и восстанавливая дыхание. Иной час горячей сечи не отнимал столько сил и не оставлял на его теле столько ран. Щеку покарябали, еще шрам будет, ухо порвали, на маковке дырка небось. А как с этим в соленую воду лезть? Мирослав представил, как будет саднить раны попавшая в них соль из озера, и его передернуло.
Однако некогда разлеживаться. Отерев грязной ладонью кровь с лица, он побежал к каменоломням, забирая подальше от широких ворот и грунтовки, вливающейся в мощеную дорогу. По мере приближения к краю вырытого поколениями рабов глубокого котлована его раны начали все сильнее чесаться от пыли, облаком висевшей над разломом. Мирослав хотел обойти дыру в земле стороной, но не выдержал, подполз поближе к краю. Заглянул.
Огромная яма сплошь была наполнена согнутыми, припорошенными белой пылью спинами людей. Выступающий пот скреплял взвесь и превращал ее в некое подобие известкового панциря. Воин оторопел. Ни мотыг, ни молотов для разбивания камней в руках у них не было. Согнувшись пополам, они бронзовыми скребками стачивали дно котлована и собирали пыль в двойные мешки. Подростки по трое-четверо оттаскивали мешки ближе к воротам, где их должны были забирать носильщики. Надсмотрщики в стеганых панцирях трудились в поте лица, охаживая голые спины длинными гибкими палками. После каждого удара на белой пыли отчетливо проступали кровавые рубцы.
На его глазах один из рабочих, худой, за пылью не разобрать сколько лет, закашлялся, пуская по подбородку струйки крови, и упал. Дернул несколько раз ногой и затих. Несколько рабов, кормленных получше, чем прочие, видать, специально для такого дела, ухватили несчастного за ноги и куда-то поволокли, пятная белое красным. По радостным взглядам других рабочих можно было предположить, что в общий котел. Мирослав поспешил убраться из этого места. Пробираясь в тени узкой, явно рукотворной рощицы, он размышлял над тем, что увидел. Дома мешики и подвластные им народы строили из глины и обмазывали перемолотым в пыль белым камнем, а вот огромные пирамиды складывали из блоков, поднять которые на такую высоту было не в человеческих силах. А вот если делать блоки на месте? Ведь чего проще? Сыпануть в чан порошка из каменоломен, сдобрить какой-нибудь клейкой массой, да хоть и мукой, залить водой, перемешать и вылить в форму из обмазанной глиной соломы. Дать застыть — и готов блок. Только следы соломы заполировать. А то и не полировать, ветер и дождь все сами сделают. Да таким манером и пирамиды на берегах Нила могли быть построены, и зиккураты в Междуречье… А вот и берег, прервал свои инженерные размышления Мирослав, теперь надо совсем тихо. На мягких лапах.
Четыре большие лодки бороздили гладь мешикского озера, держа курс на черный остров с огромным храмом на самом его краю. В двух сидели жрецы. Между их ног прямо на днище скорчились несколько приготовленных в качестве приманки для змеев рабов. В двух других расположились солдаты — отъявленные головорезы из личной гвардии великого правителя. Заточенных на вершине пирамиды teules было решено взять живем и доставить пред очи Куаутемока. Впереди, у самого причала, к которому они держали курс, что-то тяжело плеснуло. Показалось на миг из воды толстое змееобразное тело, от которого во все стороны пошли тяжелые маслянистые круги.
