Жрецы повскакивали со своих мест, крича и тыча пальцами в пенные бурунчики на том месте, где вспенил воду плоский хвост. Гребцы первых двух лодок, знакомые с тем, что жило в подземном рукотворном озере, налегли на весла. Воины завозились, ладя копья и утыканные осколками стекла дубинки. Во всеобщей неразберихе и суете две лодки столкнулись, одна перевернулась, люди забарахтались в мутной воде. Еще одно судно с разгону встряло в общую кучу, другое сумело ее обогнуть и вырваться на простор.
Гребцы налегли. Брызги полетели с тяжелых весел. Вспорол гладь озера острый нос. Рядом мелькнуло под поверхностью змеиное тело. Вспух у борта темный пузырь взбаламученной воды. Сильный удар под днище подбросил и перевернул тяжелую лодку, как невесомую скорлупку. Горошинами из стручка посыпались в воду люди. Шлепнул по воде хвост. Фонтан брызг радугой взметнулся вверх, скрывая происходящее от тех, кто стоял, сидел или плавал рядом с оставшимися тремя судами, замершими на водной глади.
Водяная пыль недолго держалась в воздухе, а когда радужная завеса рассеялась, они увидели черные, облепленные мокрыми волосами головы гребцов и воинов из опрокинутой пироги на спокойной поверхности воды. Все были живы. От сердца у многих отлегло. Только вот как-то странно смотрели люди из воды на образовавшуюся посреди озера кучу-малу из трех сцепившихся лодок. Вернее, не на нее саму, а куда-то выше. Заслышав глухой тяжелый плеск за спиной, один из жрецов медленно обернулся, и в его горле пойманной птицей забился животный вопль. Прямо в его сердце уперлись два немигающих глаза, темных и холодных, как камни на склонах великих гор. С гладкой бугристой головы, покачивающейся на тонкой лебединой шее, потоками стекала вода.
Цветком раскрылись за головой маленькие розовые крылышки, распахнулась зеленоватая пасть с мечущимся в глубине зеленым языком, из раздувшегося горла вырвался сдавленный свист. Голова маятником качнулась вперед.
Затрещали борта лодок, ломаемые тяжелым телом. Заголосили попавшие на острые зубы люди. Озеро вскипело кровавыми пузырями, смешанными с вытекающей из пасти зеленой слизью. Поплыли по волнам обломки лодок, сломанные древки копий и обрывки дорогих тканей. Облаком взметнулись выдранные из накидок и головных уборов перья.
Люди, цепляющиеся за перевернутую лодку, закричали, взывая к богам. Но бог был здесь и творил зло, а другие остались глухи к их молитвам.
Кортес, Олид, Альварадо и Сандоваль, как античные герои, возлежали на травке в тени хлопчатобумажного полога, одним концом натянутого на два воткнутых в землю копья, другим прижатого к земле камнями. Под щебетание птиц и легкое кактусовое вино обсуждали они достоинства и недостатки индейских женщин в сравнении с их заокеанскими сестрами. Тон, как всегда, задавал Альварадо, простодушный Сандоваль смеялся от души, а воспитанный Олид сдержанно улыбался в усы солдафонским шуточкам.
Их неторопливую светскую беседу нарушил запыхавшийся вестовой. Гремя кирасой, он буквально влетел под полог и с ходу затараторил:
— Войско. Из Мешико. Очень много. К городу приближаются. Быстро.
Не успел он еще договорить, а капитаны уже побросали кружки, вскочили на ноги и помчались к берегу. Протолкавшись через столпившихся на берегу конкистадоров, они уставились на величественную и страшную картину.
По неширокой дамбе, ведущей от ворот Мешико к Шальтокану, споро и резво двигалась колонна воинов в ярких одеждах. Разноцветные штандарты колыхались над колонной, отмечая головы полков. Над плюмажами и блестящими наконечниками возвышались какие-то непонятные инженерные конструкции. Капитан-генерал не глядя протянул назад руку, и оруженосец услужливо вложил в нее подзорную трубу. Раздвинув блестящие медные коленья, Кортес зажмурил один глаз и долго всматривался в горизонт. Лицо его становилось все напряженней и напряженней. Наконец оторвавшись от окуляра, он потер красный кружок на веке и тяжко вздохнул.
— Сеньор капитан, что там? — прервал молчание Альварадо.
— Войско из Мешико. Большое. Быстро приближаются к городу. — Он почти дословно повторил слова вестового.
