— Пардон, это не годится. Пока он не протрезвеет, я не могу проводить сеанс.
Трюффо подумал, что его везут в синематограф, и засмеялся. Потом он повалился боком на сиденье и заснул. Господа офицеры сели напротив, к доктору, и один из них всю дорогу упирался Трюффо сапогом в живот, чтобы тот от тряски не свалился на пол пролетки.
Никакого сеанса Трюффо не помнит, добряк доктор дал ему напоследок команду все забыть, но тяга к спиртному у авиатора исчезла совершенно. Одна только мысль об алкоголе вызывала тошноту и головную боль. Трюффо впервые за последние годы посмотрел на мир трезвыми глазами. Мир был свинцово-серым, холодным и неуютным. Тогда Трюффо поднял взгляд к небу, и небо улыбнулось ему. Небо было синее, бездонное, в нем парили чайки и плыли облака. Трюффо подумал, что больше всего на свете он хочет снова забраться на матерчатое сиденье своего биплана, почувствовать в ладони шершавую рукоятку рычага управления, замкнуть контакт зажигания и, разбежавшись по зеленой траве, подняться над деревьями, над домами с черепичными крышами и белыми флагами сохнущего за окнами белья, над людьми, над всеми заботами и проблемами, над войной и смертью, и лететь, лететь на закат, чувствуя, как пахнущий бензином ветер сушит на щеках слезы.
Но вернемся к Полю Мулену. Он и Трюффо получают от полковника два билета первого класса до столицы и две плацкарты — несмотря на близость линии фронта к Парижу, сообщение с югом страны еще не нарушено. Поздним вечером 27 ноября их поезд, исходя паром и громыхая на стрелках, отваливает от дощатого перрона Ниццы и начинает свой долгий путь на север. Они будут ехать всю ночь, весь следующий день и достигнут Парижа лишь заполночь. Кроме билетов у наших авантюристов наличествуют паспорта, некоторая сумма во французских франках и сколько-то немецких марок — на крайний случай, если придется расплачиваться за какие-нибудь услуги в Германии. Золотые монеты для подкупа должностных лиц бывают только в романах приключений. Подделать паспорт Мулена было относительно просто — пришлось лишь заменить вкладыш со списком особых примет Людвига Штайна на новый. А вот Трюффо не получил паспорта вовсе. Так как авиатор не знает никаких других немецких слов, кроме Ja и Nein, выдать его за немца было бы крайне проблематично. Поэтому он должен категорически избегать любых контактов с местным населением, не говоря уж о представителях власти. Как он справится в таких условиях с пешим переходом до Голландии — никто и не задумывается, а меньше всех — сам Трюффо. Для себя он все давно решил: уничтожать аэроплан он не станет, он украдет где-нибудь горючего на обратный полет и через пару часов будет снова на родной земле.
В поезде Поль внимательно изучает письмо. Как странно — оно подписано полковником Фридрихом Мюллером, отца Поля тоже так звали, не означает ли это, что… Боже, вот чего ему не хватает для полного счастья! Какая пошлость — возвращение блудного сына к не менее блудному папаше. Поль поскорее засовывает письмо обратно в конверт и прячет между страниц справочника. Нет-нет, лучше об этом не думать. Глупо надеяться. Но он все равно лишь об этом и размышляет, вплоть до самого Лиона и только поход вместе с Трюффо в станционный буфет и сытный завтрак немного сбивают его мысли с наезженной колеи.
В Париж поезд прибывает в два ночи, с тридцатиминутным опозданием, что еще неплохо для военного времени. Вокзал полон судорожной жизни, солдат, беженцев, повсюду мелькают белые чепцы сестер милосердия, плывет пар от паровозов, труб отопления и полевых кухонь, стоящих прямо на перронах. Пахнет горелым луком, карболкой, углем и экскрементами. Репродуктор хрипит что-то невнятное, солдаты поют, офицеры кричат, где-то далеко играет аккордеон, где-то совсем рядом — граммофон. Мулен спрыгивает на платформу и холод тут же пробирает его до костей. Температура воздуха — градуса два-три, не более, а он всего лишь в пиджаке. Трюффо устроился гораздо лучше, на нем его неизменная кожаная куртка и шарф, видавший виды, но все еще называющийся белым. С теплой одеждой решается неожиданно просто: прямо у выхода из вокзала беженцы устроили крохотный блошиный рынок, продают вещи, чтобы добыть немного денег на еду. Мулен в две секунды очень дешево покупает еще крепкое длинное черное пальто и черную же шляпу. Трюффо не хочет терять ни минуты, он устремляется за угол вокзала, прямо к стоянке такси. У него все продумано — он моментально договаривается с шофером на поездку в район Монмартра, а затем, когда такси уже петляет среди узких улочек, просит водителя остановиться. Далеко ли до фронта, спрашивает он. Примерно, километров восемьдесят, месье, отвечает шофер. Трюффо молчит, что-то прикидывая в уме, и тут до шофера доходит. Вы с ума сошли, месье, я не поеду, кричит он, размахивая руками в тесноте кабины, я один раз уже ездил, хватит, такого насмотрелся, не приведи господи! Трюффо наклоняется к нему и проникновенным голосом говорит, что им совершенно необходимо как можно быстрее попасть в расположение наших войск, что они везут срочный и совершенно секретный приказ. Шоферу плевать на все приказы, ехать он отказывается. Трюффо утверждает, что у него предписание Генерального штаба. Действительно, из внутреннего кармана куртки он достает какую-то бумагу, разворачивает и зачитывает вслух:
