На следующее утро в девять часов, когда я на кухне пил уже третью чашечку кофе (жена ничего не сказала, но я видел неодобрение, крупно написанное у нее на лице, когда она мне подавала ее), зазвонил телефон. Я пошел в прихожую, чтобы взять трубку, и Центральная сказала кому-то, что линия занята. Потом она пожелала мне веселенького дня и отключилась... предположительно. С этой Центральной никогда ничего не знаешь наверняка.
Голос Хэла Мурса меня потряс. Срывающийся и хриплый, он будто принадлежал восьмидесятилетнему старику. Я подумал, что, слава Богу, все уладилось вчера с Кэртисом Андерсоном в тоннеле, хорошо, что он относится к Перси так же, как и мы, потому что человек, с которым я говорил по телефону, вряд ли остался бы работать в Холодной Горе хоть на день.
– Пол, я понял, что вчера ночью что-то произошло. Я также понял, что в этом участвовал наш друг мистер Уэтмор.
– Да, случилась неприятность, – согласился я, прижимая наушник как можно плотнее к уху и наклоняясь к рожку, – но работа сделана. А это самое важное.
– Да, конечно.
– А можно спросить, кто тебе сказал? – Чтобы я привязал колокольчик к его хвосту, чуть не добавил я.
– Спросить-то можно, но, так как тебя это не касается, я лучше промолчу. Тут есть другое дело: когда я позвонил в офис узнать, нет ли сообщений или срочных дел, мне сказали одну интересную вещь.
– Да?
– Да. Похоже, на моем столе лежит заявление о переводе. Перси Уэтмор хочет перейти как можно скорее в Бриар Ридж. Должно быть, заполнил бланк еще до окончания ночной смены, как ты считаешь?
– Да, похоже, так, – согласился я.
– Обычно я поручаю такие дела Кэртису, но, учитывая... атмосферу в блоке "Г" в последнее время, я попросил Ханну просмотреть его для меня лично во время ее ланча. Она любезно согласилась. Я его одобрю и прослежу, чтобы оно попало в столицу штата сегодня же. Думаю, ты увидишь спину Перси Уэтмора, выходящего через двери, не позднее чем через месяц, А может, и раньше.
Он ожидал, что я обрадуюсь этой новости, и имел на то право. Ради такого дела, которое при обычном раскладе могло занять и полгода, даже при связях Перси, он оторвался на время от ухода за своей женой. И все равно, мое сердце упало. Целый месяц! Но, может, это не так уж и важно. Вместо совершенно естественного желания ждать и отложить рискованную попытку, я обдумывал дело, которое могло быть уж очень рискованным. Иногда, как в подобном случае, лучше прыгнуть до того, – как сдадут нервы. Если бы нам все равно пришлось иметь дело с Перси (я всегда допускаю, что мне удастся склонить других к моей безумной затее), то почему бы не сегодня ночью?
– Пол, ты здесь? – Голос Мурса стал немного тише, словно он говорил сейчас сам с собой. – Черт, я думал, нас разъединили.
– Нет, я слушаю, Хэл. Это потрясающая новость.
– Да, – согласился он, и я опять поразился, какой стариковский у него голос. Какой-то бесцветный и дребезжащий. – Я знаю, что ты сейчас думаешь.
«Нет, не знаешь, начальник, никогда не догадаешься об этом».
– Ты думаешь, что наш молодой друг все равно будет участвовать в казни Коффи. И это скорее всего так: Коффи отправится на тот свет задолго до Дня Благодарения, но ты можешь опять поставить Перси в аппаратную. Ни-кто возражать не станет, как, очевидно, и он сам.
– Я так и сделаю, – согласился я. – Хэл, а как Мелинда?
Повисла долгая пауза, столь долгая, что я решил бы, что нас разъединили, если бы не его дыхание. Когда он наконец заговорил, голос его звучал еще тише:
– Она угасает.
Угасает, Леденящее слово, которое старики используют для описания не человека, который умирает, а человека, который начал отходить от жизни.
– Головные боли, как будто, стали слабее... хотя бы сейчас, но она не может самостоятельно ходить, не может удерживать предметы, теряет контроль за мочевой системой, когда спит. – Возникла еще одна пауза, потом совсем тихим голосом Хэл сказал что-то, что прозвучало как «Она одевается».
– Одевается? Во что, Хэл? – спросил я, нахмурив-шись. Моя жена появилась в дверях в прихожую и стояла, глядя на меня и вытирая руки посудным полотенцем.
