Я приняла душ, переоделась и занялась уборкой чулана, в котором хранились отцовские инструменты. Отец содержал свое хозяйство в образцовом порядке, каждый предмет на собственном месте. А после его смерти мы в кладовку почти не заглядываем, мы не умеем пользоваться инструментом, разве что молотком постучать можем. Убирать в чулане было нечего, только вытереть пыль. Но я все равно убирала, зная, что скоро вернется Оли и негоже показываться перед сыном не только пьяницей, но и бездельницей.
Когда-то я поступала так же, чтобы задобрить рассерженных родителей, потом — чтобы прогнуться перед мужем. Теперь я использую этот же прием в общении с сыном. И каждый раз чувствую себя виноватой.
Неужели ты никогда не повзрослеешь, Таня?
Я дала себе слово больше не пить дома, не расстраивать Оли. Попроси его охарактеризовать мать, и он скажет, что его мама — странная особа, без друзей и родных, пьющая перед сном в одиночку и бросившая сына на произвол судьбы? Не дай Бог! Хотя какое же это пьянство: два раза в неделю по глотку виски? Скорее всего, у Оливера это подсознательная настороженность: отец Юргена вконец спился и умер, никакие анонимные алкоголики ему не помогли. Однажды, когда Оли было четыре или пять, дедушка Фриц таскал его с собой на заседание этих самых злополучных алкоголиков, с тех пор мальчишка как огня боится алкоголизма.
А теперь, скорее всего, мой дорогой ребенок нарезвится в бассейне, потом налопается в «Макдоналдсе», вдоволь нахохочется с болтушкой Агнеткой и мрачные тучи развеются в его голове, он забудет о своем обещании серьезно со мной поговорить, как забывает о миллионе других своих обещаний.
Оливер, как я и думала, вернулся не скоро, довольный и приятно уставший. Несмотря на поход в «Макдоналдс», он не отказался от обеда, а потом, вконец осоловевший, завалился с книжкой на диван и моментально заснул. Опасность миновала, серьезный разговор откладывался на неопределенное время.
Но радовалась я напрасно.
После ужина, когда я убрала со стола и вымыла посуду — в выходные мытье посуды моя обязанность, — Оливер вдруг сообщил нейтральным голосом, как бы между прочим:
— Мам, я нашел тебе доктора.
— Какого доктора? — рассеянно поинтересовалась я, занятая собственными мыслями и своевременно не оценившая серьезности момента.
— Который поможет тебе избавиться от снов, — попытался растолковать сын.
Я вздрогнула, как от удара. Значит, Оливер все же считает меня нуждающейся в психиатрической помощи. Что делать? Успокоить, сказать, что с мамочкой все в порядке? Не поверит ведь, достаточно большой уже. Рассердиться и сказать, что это не его ума дело? Но ведь это именно его дело, раз оно вплотную его касается.
— Но ты же знаешь, я была у всех возможных докторов, они считают, что со мной все в порядке, — как можно спокойнее объяснила я.
Я не врала, хоть и кривила душой. Дело в том, что я и сама не считаю, что со мной все в порядке.
— Значит, надо пойти к другим докторам, — резонно, по-взрослому возразил малыш. Ну как после такого разговаривать с ним как с маленьким?
— Оли, дорогой, меня знают все врачи в нашем городе. И в Бремене меня смотрели, ничего не нашли. Я даже во Франкфурт ездила на консультацию, помнишь? Ты тогда ночевал у Гюнтера. Никто не считает меня больной, сынок, ты не думай…
Я почувствовала, как к горлу подступает комок, и поскорей замолчала.
— Мама, я тоже не считаю тебя психической, — поспешил заверить Оли, — но я вижу, что ты мучаешься. А значит, нужно искать других врачей, не обычных и не восточных. Других.
— Каких «других»? — невесело усмехнулась я. — Инопланетных? Других, боюсь, не существует.
— А вот и нет! — радостно воскликнул Оли. — Я нашел другого врача, я даже с ним говорил. Он сказал, что тебе можно помочь.
— Это папа Агнет? — догадалась я. Бедный Оливер, он не понимал, что мои проблемы могут лишний раз ударить по нему. Папа Агнет, вполне естественно, может запретить дочери общаться с моим сыном, отпрыском больной на всю голову мамаши.
— Нет, — пискнул Оли, вытаращив серые озера глаз, и я сообразила, что папы Агнет он боится не меньше моего.
