И было с чего. От взятого с собой запаса еды (если это можно назвать запасом!) оставались сущие крохи. Так, пустяки: банка (жестяная баночка на полфунта!) фруктового компота, пара зачерствевших ломтей хлеба да горстка конфет в слипшихся бумажках. Кто же мог ожидать, что за сутки пути не удастся выйти к людям? В России ведь, а не в сельве какой-нибудь амазонской, не в пустыне Сахаре! В животе уже не просто урчало — мелодия, доносящаяся оттуда, напоминала настройку оркестром своих инструментов перед симфоническим концертом. Вздохнув, Александр дал себе честное слово не притрагиваться к провизии до наступления вечера и даже не думать о ней… Хоть бы ягоды какие попались, что ли, но… начало лета, господа гусары, начало лета, надеяться на дары леса по меньшей мере наивно. Живность какая-нибудь? Пока кроме глухаря, невидимых птичек, перекликавшихся на разные голоса в окружающих кустах, да давешних муравьев, Бежецкий никого и ничего не встречал. Попадись муравейник сейчас — для муравьев случился бы Армагеддон, но, увы, вечные труженики сырые места не переносят. Река? Рыбалкой ротмистр, в отличие от отца, никогда особенно не увлекался и тем более не таскал с собой, как иные фанатики, крючков, приколотых к подкладке пиджака или шляпы (да и шляпы-то нет), и лесок в карманах. К советам же из всяких скаутских книжек типа ловли форели с помощью крючка из булавки и лески из собственных волос Бежецкий всегда относился скептически, да и какая, господа, скажите на милость, форель в такой вот речонке…
Когда за крутым поворотом Александр вдруг увидел широкую песчаную косу, а на ней… крупную рыбину, лениво раздувающую жабры и изредка взбрыкивающую хвостом, то не поверил собственным глазам. Неужели Господь снизошел до него в своей безграничной милости? Или это уже просто-напросто голодные галлюцинации?
Минут через десять на берегу уже весело потрескивал костерок, а ротмистр, глотая слюну, ждал, когда сушняк, которого он в энтузиазме навалил более чем предостаточно, прогорит до углей и можно будет подвесить над ними пару кусков этого замечательного, с неба, видимо, свалившегося хариуса, по самым скромным прикидкам фунта на четыре. Александру доводилось есть хариуса, приготовленного на костре, в одной из командировок в Тобольск, но он и предположить не мог, что в природе встречаются подобные экземпляры. Ну фунт, ну полтора, но чтобы четыре, если не больше! Это же настоящий кит, а не хариус. Конечно, следовало дар небес завернуть в фольгу (мечтать не вредно) или, обмотав листьями, обмазать сырой глиной и закопать под костер, тогда часика через полтора-два… Пальчики оближешь! Бежецкий сглотнул. Ша, господа гурманы, изыски потом, сначала утолим голод. Слава богу, соли он с собой захватил прилично (в расчете на возможное обезвоживание организма и прочие прелести похода), так что сожаления героев приключенческих романов по поводу ее отсутствия в данный момент его не касались. Может, все же подумать о крючке из булавки? Волос вроде бы пока предостаточно…
После сытного обеда, вернее почти что ужина, глаза сами начали закрываться. Да и понятно: ночь-то прошла не в самой комфортной обстановке… Зато сейчас, на нагретом за день песочке, у потрескивающего огонька, который Александр предусмотрительно развел так, чтобы его не было заметно сверху…
Бежецкий подбросил в огонь несколько валежин потолще и спокойно заснул.
* * *
Александр снова карабкался по горам. Однако окружающий его пейзаж непонятным образом разительно изменился: скалы посветлели, заиграв всеми оттенками золота — от бледно-желтого до червонно-красного, а растительность и камни пропали совсем. Скалы казались монолитными отливками из золотистого сплава, а возможно, и действительно из чистого золота. Причем перемены коснулись не только гор. Случайно подняв голову, Бежецкий ужаснулся новой напасти: небо выглядело непроглядно черным, хотя ощущения ночи не было, а на бархатной черноте не светилось ни одной звездочки. Металлические скалы, сначала казавшиеся приятно теплыми, постепенно нагревались и скоро стали обжигать ступни даже через подошвы туфель. Пот катился по лицу, как в финской бане, испаряясь почти сразу. Еще немного, и Александр ощутил себя мухой с опаленными крыльями, бегающей по каминной решетке. Господи, какая жара! Видение ада, незаметно трансформируясь, продолжалось бесконечно долго. Вдруг скалы содрогнулись, и Бежецкий, поднятый в воздух непонятной силой, пролетел по воздуху, только чудом сумев удержаться на краю внезапно появившегося огромного кратера, из которого поднимался нестерпимый жар. Пересилив ужас, ротмистр осторожно заглянул вниз и увидел в невообразимой глубине под собой гигантский водоворот расплавленного металла, лениво переливающегося всеми цветами побежалости и тяжело вздыхающего, распространяя волны такого жара, что волосы на голове начали трещать и сворачиваться, рассыпаясь хрупким пеплом. Кожа на лице стягивалась и начинала растрескиваться, ладони, которыми Бежецкий намертво стискивал кромку камня, нестерпимо жгло. Вот с легким хлопком занялась пламенем одежда. Руки уже ничего не чувствовали, и Александр, обмирая, увидел, как пальцы тоже охваченные язычками огня, медленно, сами собой разжимаются. Еще секунда, и он с диким воплем полетел в огненную бездну…
