— Сан Палыч, душечка, сколько лет, сколько зим! — верещал щелкопер, таща Александра за рукав к своему столику и на ходу подзывая официанта, смуглого носатого паренька, облаченного в традиционные греческие шаровары, широченную белую рубаху чуть ли не до колен, выпущенную из-под расшитого золотом бархатного жилета, и малиновую феску с кисточкой.
— Любезный, организуй нам там… ну ты знаешь!
В пухлую ладонь грека перекочевала “синенькая”, после чего он, согласно кивнув, удалился неторопливой рысцой.
— Как поживаете, Александр Палыч? Чем занимаетесь? Все в трудах праведных обороняете Отчизну и Престол? Или неустанно бдите за фатерляндом, вновь приобретенным? — рассыпался мелким бесом Владовский, не забывая цедить в пузатые рюмки дегтярно-темное тягучее вино из хрустального графина, уже ополовиненного, видимо, в попытке приятным образом скоротать ожидание. — Попробуйте, попробуйте, граф, уважьте! Коринфское урожая 1966 года.
— Хм, год моего рождения… — протянул Александр, вежливо пригубив ароматный напиток, имеющий своеобразный смолистый привкус, какой помнил из наставлений, присущий большинству настоящих греческих вин.
Коринфское ему, откровенно говоря, не понравилось, но марку приходилось держать, и он смаковал дрянное винцо, как истинный ценитель.
— Нет, Саша, ты оцени, каков букет!
За ничего не значащей беседой и вкусным ужином, умеренно орошаемым разнообразными винами, пролетели два часа. Поначалу, ежесекундно ожидая подвоха, Александр держался несколько скованно, но винные пары сделали свое дело, и он понемногу расслабился. Даже непроходимому дураку стало бы ясно, что пригласили его в данную “ресторацию”, дабы отметить за счет новоиспеченного европейского монарха неожиданное повышение по дворянской иерархической лестнице, а может быть, и подмазаться к старому приятелю в надежде на какие-нибудь блага типа места главного редактора ведущей газеты в великом княжестве. Мотя беспрерывно и неопрятно жрал — другого определения к его системе поглощения пищи не находилось, — запивая жирные куски огромными глотками из разных бокалов, травил бородатые еврейские анекдоты и поминутно вскакивал, чтобы раскланяться с очередным знакомцем или облобызать вялую ручку какой-нибудь астенического вида девицы с расширенными от кокаина зрачками, после чего плюхался обратно на стул и, теребя Бежецкого за рукав, хихикая, просвещал, чем именно прославился тот или иной только что поприветствованный индивидуум. По всему было видно, что здесь писака чувствует себя как рыба в воде, В мутноватой, правда, но вполне привычной и приятной.
Около девяти часов вечера Александр как-то сразу понял, что пребывание в этом кабаке затянулось, и хотел было откланяться, но изрядно поддавший Влад вцепился в него клещом, изъявив желание пройтись немного со старым другом. Все попытки Бежецкого расплатиться за ужин были пресечены в зародыше, что было компенсировано щедрыми чаевыми официанту. Сунув греку в карман две синие “пятерки”, ротмистр поспешил выйти из переполненного зала на воздух: от духоты помещения и непривычных напитков его немного мутило. Мотя задерживался, видимо продолжая лобызаться взасос с каким-то едва держащимся на ногах неприятного обличия типом, которого Александр приметил, уже покидая заведение Христопопуло. Подождав у входа пять минут и успев за это время несколько раз отказаться от недвусмысленно предложенных услуг девиц, вульгарнейших на вид, он, проклиная себя за загубленный вечер, уже поднял было руку, чтобы подозвать такси, как из дверей, ударяясь головой и плечами о косяки, выкатился его приятель.
— Сашаг друг!
Матвей Владовский, источая смешанный аромат вина, чеснока и каких-то экзотических приправ, полез целоваться жирными губами, так что ротмистр был вынужден отстранить его, взяв за лацканы, что, впрочем, сошло за дружескую поддержку едва державшегося на ногах забулдыги. Увы, сразу же пришлось взять его под локоть, иначе господин Владовский тут же улегся бы на мостовую.
Так под ручку они неторопливо шествовали по набережной Фонтанки, а свежий ветерок, дувший с воды, еще не успевшей напитаться летними миазмами, приятно холодил разгоряченное лицо. Александр рассеянно поддерживая ничего не значащий разговор, обдумывал, как бы освободиться поделикатнее от обременительного компаньона, и уже было нашел удобный повод, когда Мотя вдруг остановился как вкопанный и теперь сам взял Александра за грудки. Притянув к себе Бежецкого вплотную, Владовский совершенно трезвым голосом произнес:
