— А ты, оказывается, умеешь бить ниже пояса! — пробормотал Паркер сквозь стиснутые зубы. — Это нечестно!
— К сожалению, я успела убедиться, что правила для тебя неприемлемы, поэтому мне пришлось играть в твою игру — без правил, — отрезала она.
— Игра без правил — единственный вид игры, который имеет право на существование.
— Другими словами, ты готов добиваться своего любой ценой, не считаясь с окружающими?
— Совершенно верно, — подтвердил Паркер. — Именно любой ценой. Я хорошо выучил этот урок, или, точнее, его вбила в меня сама жизнь. Если хочешь чего-то добиться, нужно быть готовым к жертвам… В том числе и среди мирного населения.
Эти его последние слова хотя и напоминали попытку пошутить, прозвучали слишком уж мрачно, и Марис почла за благо не расспрашивать, в чем состояли его «уроки». Вместо этого она сказала:
— Я хотела работать с тобой над твоей «Завистью». И если ради этого я должна была позволить тебе один ничего не значащий поцелуй — что ж… Такую цену я готова была заплатить из снисхождения к… твоему дурному характеру и отсутствию воспитания, — быстро закончила она, вовремя сообразив, что чуть было не сморозила глупость. — Так, может быть, мы перестанем вести себя как дети и сосредоточимся на вопросе, ради которого я сюда приехала? Я имею в виду твою книгу, Паркер! Твою еще не написанную книгу, которую я готова купить…
— Сколько ты за нее дашь?
За все время они еще ни разу не заговаривали о деньгах, и Марис была застигнута этим неожиданным вопросом врасплох.
— Я… я пока об этом не думала, но…
— Что ж, подумай.
— Не кажется ли тебе, что называть конкретные суммы, пожалуй, рановато?
— Почему же?
— Потому что я еще не видела готовой рукописи, Паркер. И пока я ее не увижу, мы не сможем подписать договор.
— Очень жаль, потому что я не собираюсь лезть из кожи вон и заканчивать книгу, которую ты, может быть, откажешься покупать.
— Мне очень жаль, Паркер, но не мною так заведено. Таков общепринятый порядок, и…
— Мне не нравится этот порядок, — отрезал Паркер.
Только что распечатанные, еще теплые листы бумаги лежали у него на коленях аккуратной стопкой, и Марис ужасно хотелось поскорее их прочитать, но упрямо выпяченная челюсть Паркера подсказывала ей — он будет стоять на своем до конца.
— Мы могли бы попробовать отыскать компромисс… — начала она.
— Что ж, я слушаю.
— Если бы ты представил мне подробный план книги, я могла бы выписать тебе… гм-м… небольшой аванс.
— Ничего не выйдет. Я не собираюсь корпеть над подробным планом.
— Почему?
— Потому что мне нравится импровизировать и писать так, как мне хочется. Любой план, кроме того, который сложился у меня в голове, будет мне только мешать.
— Но тебе вовсе не обязательно строго придерживаться плана! — возразила Марис. — Если в процессе работы ты найдешь новый, интересный сюжетный ход — ради бога! Никто не заставит тебя писать по плану. Все, что мне нужно, — это общая идея книги и краткое содержание сюжета. Ведь должен же ты знать, чем все кончится!
— Я-то знаю, — усмехнулся Паркер. — Но если и ты будешь знать, тогда никакого сюрприза не получится.
— Я твой редактор, и мне не нужны сюрпризы.
— Во-первых, ты пока еще не мой редактор, — возразил Паркер. — К тому же, как я успел заметить, ты в первую очередь читатель и только потом — редактор. Вот почему я решил использовать тебя как барометр — прибор, который показывает, насколько хорошо то, что у меня получается. А во-вторых, я предпочитаю тратить силы на настоящую работу, а не на написание глупых планов, которые все равно никому не нужны. Кроме того, неожиданные повороты сюжета делают книгу только увлекательнее, разве не так?
— Ради всего святого, Паркер, не спеши! От этого выиграешь не только ты, но и я!
— Я и не собираюсь.
— Ты говоришь совсем как Тодд!
— Тодд?!
— Да. — Марис подошла к столу, на котором оставила прочитанную ею часть рукописи. — Кажется, это было в шестой главе… Нет, в седьмой. Помнишь сцену между ним и Рурком? Тодд жалуется приятелю, что Хедли предложил ему изменить характер отношений главного героя с отцом, а Рурк отвечает, что проф в данном случае прав, хотя он и скотина… — Марис быстро перелистала страницы. — Вот, смотри, страница девяносто вторая… Тодд говорит: «Когда наш уважаемый профессор сам напишет роман, он может делать со своими героями все, что угодно, но эти герои — мои. Я их создал, я знаю, что творится у каждого внутри, и не собираюсь изменять их в угоду профессору Хедли — нет, не собираюсь!»
