Смерть не изменила его облика. Открыв глаза, он в глубоком неземном изумлении смотрел на солнце и небо. Собравшихся людей он, казалось, не замечал. Потом Лазарь начал издавать какие-то звуки, не совсем слова, а что-то вроде тихого крика или стона — и толпа расступилась, позволив ему пройти. Он вышел из толпы, ни на кого не взглянув, и сестры повели его к дому, а мир вокруг был неподвижен и тих. Мой сын тоже, как мне сказали, был неподвижен и тих, а Лазарь заплакал.
Сначала все увидели слезы, а потом услышали стон. Сестры осторожно вели Лазаря по дорожке к дому, за ними в молчании шла толпа, и его стон становился все громче и страшнее. Когда они дошли до дверей, силы уже почти оставили его. Они скрылись внутри дома и затворили ставни, чтобы в окна не проникало палящее солнце, и в тот день уже больше не выходили, хотя толпа не разошлась, даже когда стемнело. Некоторые так и провели там всю ночь, и даже следующее утро.
* * *
В Кане в эти первые дни все было не так, как всегда. Я заметила, что в лавках появилось гораздо больше товаров: не только еда и одежда, но и посуда, и дверные замки. Продавали и живность — обезьян и диких птиц с яркими красными, желтыми и синими перьями, невиданной прежде красоты, поглазеть на которых собиралось много народу. Все — и торговцы, и прохожие — были в приподнятом настроении, как будто сбросили тяжелый груз, отовсюду слышались разговоры, крики, люди собирались на перекрестках и громко хохотали. В Иерусалиме, где я бывала, пока не вышла замуж, даже в базарные дни все вели себя чинно, занятые своей торговлей или подготовкой к шаббату. Но в Кане было шумно и пыльно, повсюду слышался озорной смех — юноши без удержу хохотали, свистели и заигрывали с женщинами. Как только мы с Мириам вошли к ней, она рассказала мне о воскрешении Лазаря и о том, что теперь все сторонятся его дома, переходя на другую сторону улицы, и о том, что, наверное, сейчас он лежит в кровати в затемненной комнате и что, как она слышала, едва может выпить чуть-чуть воды или съесть кусочек мягкого размоченного в воде хлеба. Толпа последователей моего сына уже двинулась дальше из города, сказала она, и за ней потянулось еще больше разносчиков, торговцев, водоносов, глотателей огня и продавцов дешевых сладостей. Власти продолжали усердно следить за ними, некоторые соглядатаи маскировались, а некоторые — открыто шли за ними поначалу, а потом впереди всех бросились в Иерусалим, чтобы первыми поведать о новых бесчинствах, новых чудесах, новых нарушениях великого порядка, поддерживаемого в угоду римлянам.
Мириам послала моему сыну весточку, что я в Кане, и получила ответ, что он придет на свадьбу и будет сидеть рядом с матерью. Я подумала, что тогда мы и сможем поговорить. Я успокоилась и задремала с дороги, и спала очень крепко. Мириам снова и снова пересказывала мне историю Лазаря. Я была готова к откровенному разговору с сыном, была готова прятать его в доме Мириам, пока все не успокоится, пока людей не займут другие события, и тогда мы сможем тихонько ускользнуть обратно в Назарет. В ночь накануне свадьбы я заметила, что обычно тихая улица вокруг дома Мириам гудит от топота и шума голосов. Всю ночь я слушала, как мужчины безбоязненно ходят, смеются, разговаривают, окликают друг друга, устраивают дружеские потасовки, бегают туда-сюда.
А еще тем вечером, прежде чем мы легли спать, в дом набилось множество народу, и все наперебой рассказывали о невесте, о том, какие щедрые дары она получила, какой наряд наденет на свадьбу. Много было разговоров и о родственниках жениха: они, мол, все не могут договориться, как должна проходить свадьба. Я молчала, но чувствовала, что нахожусь в центре внимания, что некоторые пришли просто поглазеть на меня и побыть рядом. При первой возможности я ушла помогать на кухне. Когда я вернулась с подносом, чтобы собрать пустые кружки, то на секунду задержалась в дверях, и стояла там, в полумраке, никем не замеченная. Я услышала, как Мириам и еще одна женщина снова рассказывают остальным историю Лазаря.
И вдруг я поняла, что, судя по разговорам, никто из пришедших сам ничего не видел. Позже, когда мы с Мириам остались одни, я спросила, была ли она там, и она сказала «нет», но что ей все подробно рассказывали люди, видевшие это своими глазами. Заметив, как я изменилась в лице, она повернулась к окну, закрыла ставни и понизила голос.
