Я опять занял свое место, а Стефанов пытался не дать мне снова заснуть, указывая на придорожные кусты, в которых грезились какие-то чудовища.
— Гиппопотам!
— Слон!
— Плезиозавр!
В полях мы пересели на розвальни и опять полетели по первой пороше. На этот раз мы сидели попарно и могли спокойно спать.
В большом доме все ярко было освещено. Домашние сами приготовили встречу. Прибежала местная учительница одевать Марусю, осыпая ее ножки поцелуями. Я сразу же отправился в церковь. Окна ее заиндевели, было холодно невыразимо. Священник ради особого торжества затянул свадьбу[69] на три часа.
Наконец мы очутились в его хорошо натопленной горнице. Там уже толпились местные красавицы… Стефанов уселся рядом с хорошенькой Гранитовой, которая в своей элегантной шубке производила впечатление городской барышни. По другую ее сторону водрузился батя, перед которым красовалась красуля с ромом и бутыль с шампанским. Рядом уселись мы, а далее между двух гвережинских красавиц, Боб Сергиевскйй. После того, как присутствующие стали кричать «Горько», батя предложил, чтоб каждый сосед поцеловал свою соседку, а сам сунулся было к Гранитовой, если б матушка не удержала его за фалды. Он беспрестанно повторял: «Абы на хорошеньких, так всех вас перевенчаю».
…С невыразимой радостью подъехали мы к подъезду нашей милой квартирки. Маша отворила дверь. За ней стоял еще кто-то… Это был старший писарь Кондрашов.
— Ваше высокоблагородие, полковник Шульман — он уже снова выздоровел — сидел тут три часа, дожидаясь вас. На завтра назначена поверка сумм особой комиссией от бригады.
— Каков Шмерц!..
Все-таки, значит, в его голове что-то шевелилось иногда. Он испугался, что молодой командующий затратит казенные деньги и, в благодарность за все, не говоря доброго слова, устроил ему неожиданную поверку… Но он опоздал: шесть лет я носил неоплаченные счета в кармане, но теперь…
Члены поверочной комиссии расписались в полном соответствии сумм с отчетностью, что мы со Стефановым всецело могли приписать верности и добросовестности Кондрашова и других писарей. Герцога, впрочем, можно было бы оправдать, так как еще недавно в батарее, которой он командовал, обнаружилась растрата в 5000 рублей, что повлекло удаление зав. хозяйством и уплату убытков из жалованья всех наличных офицеров. А при сдаче батареи Демидову, когда выяснились кое-какие недочеты, герцог густо покраснел и вытащил из кармана пачку счетов за амуницию, оплаченных из его личных средств.
Наконец началась демобилизация. Начальник ремонтной комиссии, полковник Головачев, был назначен для распределения лошадей, подлежащих оставлению в батарее, выбраковке и продаже с аукциона. В манеже появились все командиры батарей и дивизионов, желавшие приобрести выбракованных лошадей.
Наши батареи с самого сформирования получили очень плохой конский состав, и, чтоб исправить этот единственный дефект формирования, мы с любовью отобрали лучших в орудийные запряжки. Но Головачев нашел возможность выбраковать именно их, оставив нам только то, что у нас было. Самый шикарный конь был «бирка № 82». Когда я обратился к нему, указывая на его достоинства, прося оставить его у нас в строю, он смерил меня взглядом и ответил:
— Этот конь для строя не годен, но он может отлично ходить в пролетке командира дивизиона, — прибавил он, кивнув в сторону на подходившего Зедергольма.
Мне вспомнилась старинная олеография: на суде мужик берется за голову обеими руками: «Правда, где ты»? — «Я здесь, только я закормлена», — отвечает ему жирный бас из под судейского кресла.
Нарушение порядка жизни, скопление лишних людей и лошадей, и вызванный этим паралич нормальной казарменной жизни, наконец, известный упадок после большого подъема духа — все это заставило меня внимательно прислушиваться к пульсу нашего существования. А между тем, все и каждый по-своему старались использовать лично для себя открывшиеся возможности. Неизвестно почему пища стала ухудшаться, на мои вопросы артельщик, кашевар и каптенармус давали загадочные ответы. С фуражом происходило нечто подобное, но в менее опасной форме. Я решился начать с кухни. В помощь артельщику и для полного контроля я назначил от каждого взвода по одному нижнему чину, на обязанности которого возлагалось не допускать, чтоб хотя ломоть хлеба или фунт мяса исчезали бесконтрольно. На другой же день попался фельдфебель.
