— Батареи, стройся влево! На сомкнутые интервалы, направление на Ольгинскую церковь… Равнение направо!
— Песенники, вперед! Вольно! Прошу господ офицеров ко мне!
В нашей, братцы, батарее
Всех на свете веселей —
Кто наводит всех вернее,
Кто стреляет всех быстрей?
Кто, как ветер, в конном строе
На препятствия летит?
— Фейерверкер, ходу вдвое,
Номер крепко усидит!..
Набежит на нас пехота:
— Ну-тка, братцы, с передков…
Лезь теперь, кому охота,
Всем гостинец вам готов!
С поля в лагерь — эй, живее,
Запевала, запевай!
— Имя нашей батареи,
Ну-тка, братцы, угадай!
Рооп уже рядом. Баклунд летит вскачь с последнего взвода, все время осаживая взмыленного коня. Его порыжевшие усы торчат в разные стороны, глаза наливаются кровью.
— Что с ним такое? — замечает Рооп. — Он не в своей тарелке! Баклунд делает еще два или три широких вольта и, наконец, становится рядом. Клочья пены летят от него во все стороны.
— Что с тобою?
— Черт!
— Ты сам сегодня ошалел! Лошадь шла спокойно.
— Дьявол!
— Несется как бешеный, ноги вытянул, как палки, сам сидит на задней луке, как финский пароход, которого труба на… Я хотел сказать: на корме.
— Не зубоскаль, Рооп. Залез на свою лошаденку и издевается над теми, кто каждую минуту рискует сломать шею.
— Какая клячонка, мой милый! У Ваньки конь четырехвершковый, моя еще на полвершка выше.
— Выше-то выше, да бок проели мыши.
— Как так?
— Посмотри на свой маклак. Тот оглядывается:
— Правда, что за притча? Где это он заработал такую ссадину?
— А у тебя пятно на кителе…
— А в рожу не хотите ли?
— Ну, будет: кто рифмы точит, тот в зубы хочет. Ну, а Яльмара я еще проспрягаю.
— Что такое? Как?
— А вот как: в настоящем Backlund, в прошедшем Buck[50], а в остальном…
— Ну, погоди, я тоже подыщу рифму на твою фамилию.
— Господа янаралы, будет вам клевать друг другу очи — вот мы уже в парке… По местам! С передков! Еще раз спасибо вам, дорогие! Выдать всему расчету по фунту ситного.
— Ррррады стараться! Покорнейше благодарим…
На самом деле, что с ним такое? Слыхал, как он хлопнул дверью, когда вошел в комнату?
— Швед он был, шведом и остался. Никак не приведешь его в христианство. Сваливает на лошадь, а сам взбесился…
Перед ужином он все-таки немного успокоился.
— О, черт! Возьми всех и всякого! Понимаешь, отец ни за что не хочет, чтоб я на ней женился.
— Почему?
— Она русская — староверка… Бедный Яльмар!
— Выходит, ты прав. И на него беда пришла. С отцом ему не справиться. Он, пожалуй, и до сих пор держит для него розгу за зеркалом.
У каждого свое горе!
— А у тебя-то что?
— Ах, милый! Разве ты меня поймешь?!
— А что?
— Да у меня двойня!.. C'est affreux…[51]
— Рооп знал два или три слова по-французски и умело пускал их в оборот.
— У кого? У твоей невесты?
— Да нет, у той, другой.
— Ну послушай! Ведь это же свинство… Какой же ты жених после этого? Я и не подозревал, что ты такое животное…
— Ах, милый, но ведь я же не могу… Моя невеста меня понимает. Сразу я жениться не могу, придется еще подождать год или два. Но ведь не могу же я обойтись без женщины…
За дверью стук:
— Можно?
— Ах, Николай Петрович! Какими судьбами?
— Зашел покончить со строительным комитетом… Кондрашов в канцелярии? Я к нему. А что вы поделываете?
— Да вот тут все меня бросают. Заделались женихами!
— А ты что же зеваешь?
— Не слушай его, Николай Петрович, — он тоже жених!
— А, это интересно. На ком же, если не секрет?
— Да у него целых три!
— Ну тогда надо бросать их всех и искать четвертую. Я немного тороплюсь закончить все перед отпуском, да мимоходом заеду на Дудергоф…
— Вот счастливец, — бормочет Рооп, когда за Демидовым затворяется дверь. — Видал ты его Екатерину Александровну?
… По Гатчинскому шоссе вытянулись оба артиллерийских училища. За последним орудием — наша батарея, включенная в состав бригады, приданная на маневр гвардейским стрелкам.
Впереди, как всегда на походе, мы трое. Баклунд все еще не в духе. Рооп предвкушает радостную встречу с невестой… «Она очень яркая блондинка с темными бровями. Ей нравятся мои крошечные бачки. А ты заметил, мой Шейка тоже отпустил себе такие же, только они у него рыжие.
— Это почему? — спрашиваю.
