А потом… Государство ввело, что ли, налог на доллары, на бартер. Это стало дорого. И за это время в магазинах появились товары. И постепенно стало как теперь… А бастовать что – я вообще люблю бастовать…
Как тушили революционный пожар
Счастливая жизнь кончилась в 92-м. И началась очень несчастливая, особенно на шахте Шевякова.
– В шестой лаве все началось. Там были сложные горно-геологические условия, пласт вздыбленный. Шли медленно, заработка не было, – продолжает Коля. – Газу было много. Директор даже разрешал, если была особенная загазованность, раньше выезжать на поверхность.
Ну и вот 1 декабря 92-го – взрыв. Накопился метан, а там малейшая искра – и все. Пласт шипел всегда, газовый это пласт. Ну что, это обычный наш труд, все об этом говорят, знают, но на работу ходят. Привыкли. Обычное явление. Не знаешь, вернешься ли домой после смены живой. Тяжело, конечно, но я привык и ничего тяжелого не вижу. Потом еще было несколько взрывов, один за другим. А после взрыва туда сосет воздух и горит уголь. Тогда мощно горело! А 25 человек там завалило. Думали, может, они живые. Людей пытались достать. Сказали – если пробьете выработку к людям, по 5 тыщ дадим. И талоны тогда давали на колбасу, потому что опасно. Мы ж тоже рисковали, могли в любое время наткнуться на огонь, и все. Тридцать восемь метров пробили за неделю! Это много. Пробили – а там завал и перемычка бетонная, ее давно поставили, когда в верхней лаве в прошлый раз пожар был. Все зря оказалось – спасти людей не удалось. Но деньги, как обещали, нам все равно дали.
А лаву затопить пришлось. Залили лаву водой.
«Даже у пиратов была демократия, а у нас?»
Поселок закрытой шахты Шевякова. Там, куда ж их девать, живут люди. В бараках и трехэтажных развалюхах. Дворы как после бомбежки, это смахивает на Грозный: все перерыто. К выборам Ельцина в 96-м обещали провести водопровод взамен сгнившего, даже двор перекопали, но после второго тура все бросили и ушли.
Вид у жильцов бедный, сильно поношенный, беззубый и в целом брошенный – словом, типичные русские пенсионеры. Я разговариваю с ними. Сюжет один: на подземную пенсию с надбавкой – всего 176 советских рублей – жили счастливо, а теперь хватает только на скромную еду и на галоши. К родне и родным могилкам даже в соседнюю область съездить невозможно.
– Мы не тупые, газеты читаем! Козленок наши деньги за границу увез, а Черномырдин знал… Почему все идет в Москву, все поезда, алмазы, деньги? Все вы там в Москве заодно, одна шайка…
И приговор.
– Вы можете к выборам не готовиться! – предупреждает одна несчастная бабушка, дай ей Бог дожить до тех выборов.
– Ну а польза есть вам хоть какая от революции?
На этот вопрос даже обижались.
Только одна женщина, Зинаида Ванеева, она работала породовыборщицей – с транспортера, по которому подают уголь, на ходу выхватывала куски породы, – сказала:
– Я не жалею, что были забастовки. Не жили мы при старой власти хорошо. Пятьдесят рублей давали в получку, вот и крутись. Коммунисты тоже воровали, но втихаря. А теперешние открыто. У нас хлеб есть. А у людей и хлеба нет, как же жить? А, все равно помирать.
Николай Земцев, тоже старый шахтер, спорит:
– При чем тут Кокорин! Забастовку у нас организовал Ельцин. Он сам вида не подал, но мы же знаем – если б не он, ничего б не было. А я этим шахтерам, дуракам, напомнил теперь – ну что, выбрали себе президента? Да он же никуда не годится!
Реплика со стороны:
– Ты если б эти слова раньше сказал, тебе б Севера было мало.
Это его одернул сосед, который назвался Мишей:
– Я шофером 17 лет, одного директора шахты возил, другого. Я ничего против не имею.
– Против чего?
– Не имею против. Я так понимаю, как они сообразили на это, на забастовку, – значит, надо было. А сам я не сторонник.
– Вот вы, Миша, не сторонник, а СССР развалили!
– Я ж на площади не был. Но и в магазинах же не было ничего. А хотелось колбасы, как ее, варено-бумажной…
Еще я спросил старого шахтера Николая Архипова, что он думает о жизни. От ответил:
– Так рабочий, ну что он может думать?
И посмотрел на меня с укоризной.
Лаврентий Глухов на пенсии, а был на Шевякова. Он такой удивительный человек, что за рюмкой знаете на что жаловался? Что имущество шахтное покорежили и растащили. Он сходил посмотреть и страшно расстроился. Это его больше взволновало, чем бедность.
