Наконец Бажанов устал работать дальномером. приняв командирское решение, он нажал на газ, и "Ока" стала входить в вираж. Сразу же выяснилось, что решение было неверным, потому что слева от автобусной остановки отваливал "Икарус", а навстречу ему ехал грузовик. "Икарус", опасаясь тарана, замигал фарами и трусливо прижался к обочине; водитель грузовика тоже решил не связываться и остановился. "Ока", распугав все остальные машины, победно окончила маневр и двинулась в сторону Зеленого проспекта.
Опера вытерли предсмертный пот и уже ощутили себя в недрах прохладного и безопасного метро, как вдруг оказалось, что Бажанов забыл перестроиться, и свободу они смогли обрести только на следующей станции. Вообще, Бажанов был очень странным водителем: за руль он держался, как за горло классового врага, скорости переключал очень резко и жестко, отчего автомобиль двигался судорожными прыжками, напоминая эпилептического кенгуру.
Они уже были под самым светофором, когда зажегся желтый сигнал. Дисциплинированный Бажанов с похвальной реакцией вогнал педаль тормоза до самого пола, и тут члены экипажа ощу тили, что сзади на них наползает громадная тень. Витек оглянулся. Упираясь в асфальт всеми копытами, с визгом и шипением к ним подползал седельный тягач "вольво", на трейлере которого раскачивалось что-то вроде экскаватора или автокрана. Бажанов расклинился между рулем и педалями и перестал реагировать на окружающий мир. Хлопнула дверца кабины тягача.
– Ну, майор, – сказал Баранов с заднего сидения, – ты хоть голову прикрой…
К "Оке" подскочил водитель тягача, ощутимо искря злобой.
Он нагнулся к Бажанову, набрал полную грудь воздуха и… вдруг увидел, что машина забита людьми в форме, а за рулем – майор. С гигантским усилием он проглотил ком матерщины, застрявший в горле, сделал судорожный вдох и каким-то шипящим, посаженным, но истекающим ядом голосом, произнес:
– Товарищ майор, не могли бы вы мне указать причину столь резкого и неожиданного торможения?!
***
Агент…. Агентурная работа… Ух, сколько всего кроется за этими словами для человека непосвященного. А уж для посвященного сколько! Лучше оставаться непосвященным.
Вот так Караваеву открывалось агентурное закулисье, или, если хотите, Зазеркалье, где постоянно наблюдались совершенно шизофренические явления, кривлялись какие-то страшные рожи, и уже было непонятно: собака вертит хвостом или хвост собакой?
Так или иначе, но, находясь внутри системы, ты обязан жить по правилам системы, иначе она неминуемо тебя отторгнет. И за диссидентство свое придется платить… И здесь возникает очередной парадокс: ты начинаешь ненавидеть дело, которому служишь.
При всей очевидной любви к нему.
Впрочем, я отвлекся. Мы говорим об агентурной работе. Об этой загадочной, полной тайн агентурной работе.
Закрывшись в кабинете после рабочего дня, Караваев стал знакомиться с личными делами переданных ему на связь агентов. Раскрыв очередное дело, он увидел приятное, интеллигентное лицо.
Агент Галка… Так, чем же знаменита эта дама? В ее рабочем деле пара толковых, собственноручно написанных сообщений. Нормальный почерк, все знаки препинания на месте… Обычно наши клиенты двух слов без мата связать не могут, а про знаки препинания понятие имеют самое смутное.
Позвонив по оговоренному номеру, Караваев услышал в ответ:
"Надоели вы мне, идиоты". И трубку бросила.
Э-э, нет, подруга, так не пойдет. Вот она – подписочка-то о сотрудничестве.
Набрал номер снова. На этот раз ему ответили совсем уж неинтеллигентно. Грубо и цинично.
Выкурив сигарету, Караваев позвонил Савицкому – тому самому оперу, который ранее курировал агентессу.
Скис чего-то Гена, когда Витек свой вопрос задал, смешался.
– Не телефонный, – говорит, – разговор. Лучше давай-ка я к тебе лично подъеду завтра после семи. Посидим, потолкуем, по сто граммов хлопнем. А этой стерве пока не звони.
Назавтра Караваев весь день крутился на проверках, и про этот инцидент вспоминать ему было некогда. В восьмом часу явился Савицкий. С бутылкой, закуской и весьма бодрый с виду, хотя бодрость его, как показалось, скорее, напускная… Выпили, посидели, потрепались ни о чем, еще выпили.