В бараке располагался цех по обработке кедрового ореха, вероятно, оборудованный по последнему слову техники: новенькие станки, сушилки, веялки, лущильные машины — конвейер. Полковник превратился в экскурсовода.
— Ты подумал, что мы тут занимаемся эксплуатацией дешёвой рабочей силы? — горделиво спросил он.
— Ничего я не подумал, — хмыкнул Стас.
— Так все считают! Знаешь, сколько вложено в оборудование?
— Не знаю...
— Здесь шишки перемалывают, — Галицын остановился у громоздкого станка с бункером. — Смесь ореха и шелухи попадает на решёта, потом на калибровку. А это сушилки, отбор живицы, установка для отжима масла.
Рассохин слушал его вполуха, в голове неотвязно свербела мысль: как можно выехать к железной дороге, которая находилась километрах в двухстах на северо-восток? И почему дорогу с Рассошинского прииска когда-то потянули на запад, через урочище Гнилая Прорва, с выходом на Усть-Карагач, а не в ближний Красноярский край?
Когда-то он держал в голове все возможные маршруты в этом районе, помнил названия речек, урочищ, и надо же — годы так проветрили мозги, что напрочь стёрлась однажды затверженная география местности и ориентиры.
Галицын распахнул ещё одну дверь внутри цеха, за которой стояли двухъярусные зековские кровати-шконки, все аккуратно заправленные, как в армии.
— Это у нас братское общежитие, — сообщил он. — Строгость и аскеза.
— Они, что, взаперти живут? — на окне была решётка, и на двери — могучий запор с проушинами для замка.
Бывший опер поморщился.
— Откровенно сказать, это ещё не братья. Так, сброд, мусор человеческий. Половину хоть сразу сажай.
— И женщины тоже?
— Ну, скажешь! Женщины в привилегированном положении. Они тут царицы, богини. Матриархат! Эх, звал тебя — не поехал! Не застал наших красавиц. Знаешь, есть такие манкие!
И осёкся, огляделся, проверяя, не услышали ли посторонние.
— Кто не успел, тот опоздал.
— Ничего, скоро возвращаться начнут, — успокоил Галицын. — Они ведь от мира здесь быстро отвыкают. Трудно им потом в чужой среде. А тут у сестёр воля! И полная власть.
— Где китайцы работали? — спросил Стас, когда прошли весь цех.
Полковник что-то заподозрил, сказал с осторожностью:
— Километрах в шести от Гнилой... Там по гриве дорогу подсыпали. По болотам лежнёвки, — и добавил уже весело: — Это же китайцы! Они вон какую стену построили!
— Ну да... — неопределённо отозвался Рассохин.
— И как тебе производственная линия? — горделиво спросил Галицын. — Смотри: вот здесь масло уже разливается по флаконам. А потом упаковка... Кстати, ты пробовал на вкус?
— Не помню.
Полковник щедрой рукой достал из полупустой коробки пузырёк, отвинтил пробку и протянул.
— Глотни! Божественное зелье!
Стас пригубил, но вкуса не ощутил. Что-то маслянистое, густое и вроде даже без запаха.
— Всё удовольствие стоит триста семьдесят тысяч евро! — похвастался Галицын.
— Пузырёк?
— Да нет! — он расхохотался. — Производственная линия! Представляешь — окупилась за один сезон. Видал, этикетки на китайском и английском? Всё сразу за рубеж идёт. Это не считая лущёного ореха, живицы!
— Амазонки тоже пешком ушли? — перебил Рассохин.
И этот вопрос полковнику не понравился, но ничуть не погасил восторга.
— Что тут особенного? Знаешь, какие это женщины? Для них шесть километров!.. Думаешь, как свежую продукцию отправляем? Через китайский участок. Молоко хоть и консервированное, а долго держать нельзя. Пошли лосей смотреть!
Они вышли из цеха на улицу.
— А кто же вчера мычал? — вспомнил Стас.
— Мычал? — изумился полковник. — А, понял! Это запись, из динамиков. Обережные мантры, защита от сил зла.
И указал на угловую вышку, где виднелся серый квадрат уличной музыкальной колонки.
— Помогают мантры?
— Ещё как! Я со всем не разобрался, там что-то связано с материями, вибрациями... В общем, отпугивает злые сущности. Но ты не заморачивайся, погляди, какие телята!
В загородке бродило десятка полтора новорождённых лосят, совсем ручных, как у молчунов.
— Сейчас растёл идёт, — пояснил Галицын, с крестьянской любовью взирая на длинноногих неуклюжих сеголетков. — Уже двенадцать дойных маток! А всего у нас тридцать семь голов!
