Матки чуяли близость своих детёнышей, и из отворённых зарешечённых окон фермы доносилось призывное хорканье.
— А что тут дикие самцы по осени делают! — вспомнил опер свой охотничий азарт. — Говорят, до десятка вокруг зоны собирается! Бои устраивают! Бабы глядят с вышек! Одомашненных коров не самцы огуливают. Искусственное осеменение...
И опять оборвался на полуслове.
— Лосих сам доишь? — съехидничал Рассохин. — Или Матёрая помогает?
Тот усмехнулся и поманил рукой.
— А ты иди сюда!
И завёл внутрь барака, приспособленного под ферму. В отдельном боксе было светло и бело, как в операционной. Тут же висели доильные аппараты, шланги, какие-то бачки из нержавейки и стеклянная тара для расфасовки.
— Всё оборудование — финское, — со сдержанным восторгом объяснил полковник. — Штучного производства. Здесь сами и консервируем по их технологии. Ещё на полтораста тысяч.
— Сами и пьёте? — Стас открыл массивный высокий холодильник, забитый бутылками молока.
— Пьём! — развеселился ясашный. — Водки больше не хочется! И продаём китайцам. Накопим крупную партию, сделаем отправку. Элексир бессмертия с витамином счастья. Они умеют ценить продукт. Это Клондайк, брат!
Он открыл внутреннюю двойную дверь — и сразу же пахнуло горьковатым скотским навозом, стойким запахом домашних животных. Только из сумрачных денников, устроенных, как на конюшне, торчали лосиные головы.
— Маточное поголовье, стельные самки.
И договорить не успел, как за спиной выстрелом хлопнула дверь — ив белом боксе очутилась Матёрая.
— Они летят, Яросвет, — без паники, но с апокалиптической значительностью в голосе сказала она. — Вертолёт!..
— Ну и пусть теперь летят! — как-то уж очень легкомысленно воскликнул тот. — У нас долгожданный гость, Матёрая!
Хозяйка Карагача была в своей скрипучей косушке, белоснежной блузке с низким, откровенным разрезом и брючках из змеиной кожи. Несмотря на свой трепетно-притягательный вид, эротичной не выглядела, как в первый раз. Матёрую трудно было представить рассеянной, однако она заметила Рассохина не сразу, но зато сразу же переменилась.
— Знала: ты придёшь сам, — сказала уже гипнотическим голосом и обласкала взглядом, словно крыльями. — Ты ведь тоже не хочешь контакта с внешним подлым миром?
Рассохин насторожился: гул вертолёта уже слышался и помещении.
— Да уж, лучше бы с ним не встречаться...
— Пойдём на улицу! — ревностно предложил Галицын. — Посмотрим!
Взял Матёрую под руку и повлёк к дверям. Та демонстративно отстранилась и вышла сама.
Вертолёт МИ-8 заламывал круг над Гнилой Прорвой. Ласточек в небе уже не было, словно ветром сдуло, перепуганные лосята жались к забору, а появившийся откуда-то кавказец носился возле административного корпуса и лаял в небо.
— А если сядет к нам? — полушёпотом предположила хозяйка.
Полковник сохранял спокойствие и рассудительность одновременно с улыбчивостью.
— Куда он сядет, сама подумай? Кругом разливы, ни одной площадки. Мы на острове, понимаешь?
— На берег...
— Откос крутой...
— Там и ровного места хватит.
— А ульи? Всяко на пасеку не сядет.
Этот их разговор был междусобойным, скорым, и вертолёт словно подтвердил уверенность Галицына, завершил круг и стал заходить на Гнилую Прорву. Ещё через минуту он скрылся за лесом, но Матёрая расслабилась, только когда стих шум винтов.
— Что я говорил?
Полковник приобнял Матёрую, но она высвободилась и заспешила на каблучках к угловой вышке. Не взбежала — вознеслась! Галицын взирал на неё влюблённо, однако сказал по-ментовски, хоть и весело, но всё-таки грубовато, забывшись, что перевоплотился и носит другое имя:
— Заменжевалась баба...
Хозяйка Карагача припала к биноклю. Когда-то сторожевые вышки лагеря спокойно просматривались из Гнилой, но пойменный лес поднялся, особенно тополя и вётлы, и теперь, пока не распустилась листва, проблёскивало лишь новое железо на кровлях. Однако в бинокль, сквозь сплетение голых ветвей, всё-таки можно было что-то разглядеть, особенно вертолёт, приземлившийся на берегу.
Минут десять Галицын стоял, задравши голову, но, так и не дождавшись комментариев от Матёрой, махнул рукой.
