* * *
Тем временем люди, подоспевшие из Финша, ворвались в Наданг. Те, кто первыми поднялись в дом Панга, нашли привязанного к столбу Нгиа.
Его развязали.
Никогда раньше Нгиа и в голову не приходило, будто он может вот так угодить в руки врагов и что уцелеет лишь потому, что они сами не пожелают его убить. Событие это, оставившее у него глубокое чувство горечи, отражало, как он теперь понимал, некий разрыв между ним и живущими здесь людьми. Ведь он не раз и не два бывал в Наданге в то самое время, когда туда проникали враги, но ничего не знал о них. Пожалуй, сейчас, в мирные дни, ему не хватало в работе именно боевого запала, готовности встретить врага лицом к лицу, как это было когда-то, в войну. Не потому ли все и случилось?
Люди, освободившие Нгиа, шумно выражали свою радость, но сам он никак не мог отделаться от чувства стыда и горечи, и от волнения не в силах был вымолвить ни слова.
Впрочем, он скоро пришел в себя и тотчас принялся обсуждать с председателем Тоа дальнейший ход операции. Было решено послать группу партизан[82] вброд через реку, на вершину горы, чтобы они прочесали лес в той стороне, куда ушли вчера бандиты и где проходил кратчайший путь к границе.
Партизаны быстро обнаружили лощину, где люди столпились кольцом вокруг лежавших на земле духовидцев — те все еще надеялись вознестись на небо, навстречу государю.
Перепуганная женщина из красных мео, в драной юбке, швырнула на землю вытащенного из заплечного мешка здоровенного взъерошенного петуха. Тут разом вскочили и сбились в кучу все: и те, что возились с курятиной да свининой и отдирали мясо с буйволиных костей, и те, что, преклонив колена, молились и отбивали поклоны или, сбросив одежду, разверзли рты для водки и распростерлись на земле в ожидании чуда.
Пришедшие из Финша спрашивали:
— В чем дело?..
— Что у вас тут творится?..
А те, кто подоспели попозже, даже бранились:
— Ай да умники!.. Извели и скот и птицу!..
— Вы б заодно уж и руки себе поотрубали! Работать-то больше ни к чему!
Вдруг старик мео, тощий и долговязый, — тот, что пришел от самой речки Тангао, надеясь встретить государя, приблизился к Нгиа и рухнул ему в ноги. Трудно было понять, к кому обращался он — к человеку или к земле, слышно было лишь неясное бормотанье:
— Государь явится… спасет отцов и матерей наших… Они воскреснут из мертвых… Государь сказал…
— Как бы вы сами, валяясь здесь, на камнях, в ваши-то годы, не померли! — крикнул в сердцах Нгиа. — Здорово реакционеры заморочили вам головы!
— Нет, нет… — бубнил старик, уткнувшись лицом в землю. — Нет… Королевский посланец велел нам… дожидаться здесь… Государь вернется… пожалует и свиней, и птицу… и буйволов, и коров… Кукуруза станет родить рис, а тростник — бобы и опий… Съешь все — и они народятся снова… Одного-единого стебля человеку хватит на всю жизнь…
Потом он поднял глаза и сказал — теперь уже спокойно и вразумительно:
— Королевский посланец был у нас и велел ожидать его здесь.
Послышался шум. Все обернулись и увидели торопливо взбегавшего по склону Панга. Следом за ним поднялись другие пленники, которых бандиты угнали к реке.
Подоспел еще народ из Финша.
— Глядите-ка, Панг!..
— Эй, Панг!
— Как дела, староста?!
Панг огляделся: вроде бы все земляки налицо, все в сборе. Осунувшийся и бледный, он крикнул, срывая голос:
— Чего ждете?!.. Надо взять сволочей живьем! Они попрятались там, в лесу!
Но пока люди вслед за Пангом спустились с горы, бандиты успели скрыться. В лесу не было ни души. Тогда все толпой бросились им наперерез, огибая опушку.
Даже те, кто который уж день дожидались здесь короля, услыхав крик Панга, словно очнулись от дремы. Они вспомнили окружных и уездных начальников со старейшинами и свирепую свору стражников и челядинцев. Вспомнили, как молодчики в черных одеждах с плетеными застежками наискосок через грудь и с ружьями за спиной — вражьи прихвостни, контрабандисты, разбойники — тайком пробирались через границу и подбивали доверчивый люд идти сюда со всем добром. Теперь-то расчет их стал ясен: мол, люди съедят все дочиста, а там уж ничего не стоит увести их в Лаос.
