Ах, как приятно
среди Хризантем ароматных
Праздной рукою
созвучья исторгнуть из струн…
О земля! О небо!.. Вам повезло, друзья, что пение его ни разу не коснулось вашего слуха.
Какие разные картины предстали сейчас моему взору: Пчелы, трудолюбивые веселые и бодрые, и дядюшка Сиентаук, вконец обленившийся толстяк, сам не заметивший, как опустился и стал тунеядцем.
Я по натуре не склонен к прекраснодушию и мечтательности и не привык сложа руки плыть, как говорится, по воле воли. Я решил покинуть эту ораву бездельников, уйти отсюда сегодня, сейчас же, ни с кем не прощаясь и никому не показываясь на глаза. Так я и сделал…
Шел уже десятый день моего путешествия, когда дорогу мне вдруг преградила Плотина. Она была так высока, что я потратил полдня, покуда добрался до ее гребня.
Я стоял на Плотине и смотрел на Реку, быстро катившую свои темно-красные воды. Вдруг кто-то сердито прокричал «Куик-куик» прямо у меня над головой. Подняв глаза, я увидел подлетавшего Зимородка. Вот это да! Второго такого щеголя и красавца надо поискать!
Мы называем Зимородка «Ча», наверное, потому, что он питается рыбой, а самое знаменитое рыбное блюдо у людей зовется «ча» или «тя». (Это когда рыбу поджаривают кусками на вертеле или на противне.) Когда Зимородок собирается поймать рыбу, он хлопает крыльями, на мгновение замирает в воздухе, вглядываясь в воду, потом камнем падает вниз и тотчас взлетает с добычей в клюве. Он как бы видит невидимое, и потому есть у него и другое имя «Бойка» — «Провидец рыбы». А поскольку этой Птице суждено не раз еще появиться в моей повести, во избежание путаницы лучше называть ее каким-то одним именем, я выбрал имя «Ча».
Да, мой Ча, подлетавший к плотине, на вид был далеко не молод, довольно тощий и хилый. Но Ча тем-то как раз и славятся, что до старости корчат из себя сердцеедов и наряжаются пестро и кричаще — не по годам. У иного уже и щеки ввалились, а он все порхает этаким юнцом. Мой Ча раздобыл себе где-то крылья веселенькой расцветки, совершенно не сочетавшиеся с его темным и мрачным лицом. Живот у него был белый, спина синяя, затянутая в талии, а крылья… Про крылья я как будто уже говорил? Впрочем, нет, я не сказал, какого они были цвета, а были они фиолетовые с зеленым отливом. На ногах Ча носил красные сапожки. Не знаю, может, он бы еще и сошел за писаного красавца, будь у него другой клюв. Но, увы, клюв его был чересчур велик, да к тому же еще и черен. Клюв этот был длиннее самого Ча. Казалось, будто кто-то сыграл над ним злую шутку и воткнул в середину лица бамбуковый кол. Старик маялся и страдал, таская огромный этот клюв точь-в-точь как Улитка, всю жизнь обреченная волочить на себе свой каменный дом.
Я разглядывал это чудо природы и посмеивался втихомолку: как бы ни хорохорился старичок, с таким носом никуда не сунешься! Мог ли я знать, что именно он, черный нелепый клюв скоро решит мою судьбу?!
А случилось вот что:
Старый Ча, покружившись, вдруг сел на плетень прямо передо мной. Плетень шатался из стороны в сторону, и Ча раскачивался вместе с ним; не забывая посматривать на воду, он подстерегал рыбу. Но тут, наклонясь совсем низко, Ча заметил меня и закричал:
— Ну наконец-то! Наконец!
Словно встретил близкого и долгожданного друга. (Лишь потом мне стала ясна причина его ликованья.)
Зрачки его блеснули красноватым огнем, и, прочертив над моей головой наклонную линию, Ча приземлился рядом и тотчас выставил вперед свой огромный клюв. Вот тут-то я разглядел его язык — острый и красный, как кровь. Честно говоря, я слегка встревожился. Но у меня появилась одна черта, которая, на мой взгляд, делает мне честь. И я с гордостью расскажу вам об этом, дорогие мои читатели: я стал независим, ни перед кем не заискивал, не лебезил и не кланялся, пусть бы это мне даже грозило смертью. Когда-то давным-давно, валяясь в ногах у страшного и неумолимого Сиентаука, я ощутил всю горечь и боль унижения и поклялся, что впредь ничего подобного со мной не повторится.
И теперь перед лицом, точнее, перед клювом старого Ча, который был сильнее меня в тысячу раз, я помышлял лишь об одном — о борьбе. Я не собирался ценой раболепства купить себе жизнь, как это делают часто иные особы со слишком гибкой спиной.
