Муж шел впереди, ему не терпелось поскорее добраться до места. Время от времени он доставал из-за пазухи туфли и, надев их, пускался во всю прыть, но вскоре, запыхавшись, останавливался и поджидал жену.
Солнце только что поднялось и светило ласково. Дорога была чистой и не пылила. У обочины распустились дикие розы, и цветы их розовели на фоне свежей зеленой травы. Бабочки порхали, переливаясь яркими красками в лучах солнца.
Дойдя до околицы, муж посмотрел на общинный дом и залюбовался пестрыми стягами, но, увидев, как туда сбегается детвора и вместе со взрослыми окружает игроков в кости, заторопился.
— Ну, поставим на кон в складчину? — спросил он у жены.
— Чего?
— Смотри, там играют в кости!
Она скривила губы и сказала обиженно:
— Нет уж! Играй на свои. А не повезет — наворуешь еще.
Муж засмеялся, обнажив щербатые зубы. Было дело, он как-то свистнул у нее деньжата. Случилось это на Новый год, он играл в пуговицы и проигрался. Той же ночью он взял пояс жены и стащил оттуда два хао. Остановись он на этом, она бы так ничего и не узнала. Но его погубила жадность. Он снова полез за поясом, и тут она проснулась. Она схватила его за руку, и они стали драться и пинать друг друга прямо на брачном ложе. Ему досталось тогда изрядно, но две монетки, зажатые в кулаке, он ей все-таки не отдал.
Так что он не очень-то и рассчитывал на женины деньги. Свернув к воротам общинного дома, он крикнул:
— Ступай вперед! Да скажи отцу с матерью, что я иду следом! Поняла?
И Фук начал проталкиваться сквозь толпу любопытных. Он стал рядом с «банкиром», хозяином игры, и бросил одно хао на циновку в ту клетку, где выведены были цифры «3–4». Он надеялся сорвать куш. «Банкир», сидевший на циновке, взял в руки белое фаянсовое блюдо, стал покачивать его. Шестигранный костяной кубик, постукивая, закружился по блюду и замер. На верхней грани ярко краснел сиротливый кружочек — единица.
Фук проиграл.
У него даже уши покраснели. Он бросил еще монетку — на «1–2». Выпала шестерка.
Опять проиграл.
Он растерянно взглянул на окружающих, как бы вопрошая, куда подевались его деньги, и снова сделал ставку. Игра шла крупная, у Фука заалели не только уши, но и щеки.
Очень скоро он спустил весь свой капитал — шесть хао. Уши его, щеки, нос и даже ладони пламенели багрянцем. Повязка съехала на лицо, обнажив голову, круглую и белую, как тыква, с торчащим посередине пучком мочала.
Люди, обступившие «банкира», видя, что Фук стоит разинув рот, закричали:
— Эй, нам тут зрителей не надо!
— Ну-ка, малец, уступи место!
— Давай, давай…
Они начали толкать его и постепенно вытеснили из круга. Только сейчас Фук вспомнил, что шел он, собственно, в гости. Он вытащил из-за пазухи туфли, надел их и, стуча подметками, побежал в деревню.
Навстречу ему, распахнув створки деревянных ворот, вышла жена.
— Что, продулся? — ехидно спросила она.
Фук не ответил ни слова и, печально понурясь, прошел во двор. Увидав тестя с тещей, он тотчас с самым невозмутимым видом сложил на груди ладони, поклонился и произнес нараспев, как лицедеи в представлении тео[100]:
— Бью челом вам, батюшка! Бью челом, матушка!
— Ну, наконец-то, — засмеялся тесть, — господин Фук явился выпить со мной. Что же это, дорогой зять, головная повязка висит у вас на шее?
Фук поднял руку и обнаружил у себя под подбородком кольцо черного шелка. А он-то впопыхах ничего и не заметил.
Одна из сестер старосты спросила:
— А сколько тебе лет, племянничек?
Не успел он сосчитать, как жена выпалила скороговоркой:
— Я старше его на целых два года. А мне двенадцать.
Тут все громко расхохотались.
Поев и выпив водки, Фук разрумянился, только затылок и темя по-прежнему были белыми. Стоя на террасе, он ковырял пальцем в зубах. Он увидел на кухне свою жену, и тут его осенила прекрасная мысль. Подмигнув жене, он вызвал ее в сад.
— Послушай, — вкрадчиво начал он, — если ты при деньгах, одолжи мне парочку хао. Послезавтра базарный день, продам несушкины яйца и сразу верну долг.
Но она покачала головой:
— Да я лучше в речку их брошу, чем отдам такому, как ты. И не стыдно тебе?
Фук сердито поджал губы и, глянув в упор на жену, погрозил ей кулаком.
