Право, было невозможно отказаться от такого предложения! Начиная с момента, когда картина покинула моё жилище, я с нетерпением ожидал назначенной даты. Попытки разузнать о том, где находится таинственный maison Лефевра, ни к чему не привели – по-видимому, последний в самом деле хорошо позаботился о сохранности своей коллекции. Через неделю после нашего разговора в студию явился человек и без слов передал следующую записку:
"Если Вы не изменили намерения посетить моё тайное пристанище, я буду счастлив приветствовать Вас у себя. Рауль – слуга, что передал это послание – отвезёт Вас куда следует. Он нем, однако слухом обладает отменным, так что если в пути Вам что-нибудь понадобится, смело обращайтесь к нему по любому поводу. С нетерпением ожидаю Вашего визита.
Гастон Лефевр.
P.S. Вам придётся смириться с некоторым неудобством: во избежание обнаружения местоположения моего имения, гости вынуждены путешествовать в экипаже с закрытыми ставнями на окнах. Приношу извинения за эту меру предосторожности, думаю, Вы с пониманием отнесётесь к ней."
Рауль жестом пригласил меня следовать за ним. Времени на сборы не требовалось, так как я подготовил всё, что могло оказаться необходимым в путешествии, заранее. Несколько минут спустя, я уже сидел в странного вида повозке с окнами, снаружи затянутыми плотной материей наподобие занавеси, что, по-видимому, было сделано с целью скрыть деревянные ставни, могущие вызвать у прохожих подозрение. Следует ли говорить, что в кромешной тьме я чувствовал себя более чем неуютно. Должно быть, наш путь занял не столь много времени, но известно, что в темноте человек воспринимает действительность несколько иным образом, чем когда у него есть какие-либо зрительные ориентиры, поэтому мне казалось, что наш путь длится неправдоподобно долго. К концу поездки я был положительно измотан и даже сожалел о том, что дал согласие на достаточно сомнительное предложение Гастона. Единственное, на что оставалось надеяться – это на то, что его коллекция не окажется для меня разочарованием. Наконец экипаж остановился, Рауль отворил дверь и я, ослеплённый ярким солнечным светом, вышел на гравийную дорожку, ведущую к трёхэтажному особняку, выстроенному в традициях архитектуры раннего классицизма.
Лефевр собственнолично вышел приветствовать меня, он высказал сожаление относительно причинённого беспокойства в дороге и любезно проводил меня до комнаты, в коей, на срок, что я проведу у него в гостях, мне предстояло разместиться. После этого Гастон удалился, сообщив, что в три пополудни будет подан обед, пока же я могу располагать временем по своему усмотрению. Я быстро привёл себя в порядок; часы показывали половину третьего, и я решил немного осмотреться. Предоставленные апартаменты были значительно больше моей парижской квартиры, богато и со вкусом оформленные, они могли бы вызвать зависть самого искушённого знатока интерьеров. Внутреннее убранство комнаты было совершенно лишено крикливого пафоса, характерного для салонов современной аристократии – предприимчивых nouveau riche, устраивающих у себя дома сумбурное смешение стилей, подобия коему не существовало со времён вавилонского столпотворения. Архитектор Лефевра, по всей видимости, мастерски владел чувством формы и меры, что позволило создать в доме комфортную атмосферу, не прибегая к использованию сомнительных ухищрений, в огромном количестве представленных в архитектуре нашего времени. К несчастью, здесь было нечто, не позволявшее мне в полной мере насладиться уютом, царившем в апартаментах. Ещё ранее, когда я посещал Гастона Лефевра в Париже, я обратил внимание на странный запах, витавший в комнатах его особняка. Хозяин объяснил, что его ритуальные практики требуют воскурения особенных благовоний для достижения должного духовного состояния. Собственно, сладковатый, чуть горчащий аромат, навевавший размышления о глубокой древности, не был столь неприятен, напротив: тонко подобранные ингредиенты, сгорая, источали благоуханный дым, однако я с раннего детства был чрезвычайно восприимчив к любым запахам, и вскоре почувствовал сильную головную боль, прошедшую лишь спустя несколько часов, после того, как я оставил жилище Лефевра. В загородной резиденции этого господина, как мне показалось, запах был значительно сильнее, и, хотя в настоящий момент я не испытывал каких-либо болезненных ощущений, в любой момент пребывание в доме грозило обернуться тяжёлым испытанием.
